завыли от восторга лотошники и туристы и залопотали на всех языках.
Юная всадница, серьезная и решительная, будто перед очередным штурмом Зимнего дворца, лихо гарцевала, таскала конька за гриву из стороны в сторону, позировала в свое удовольствие. Туристы плясали вкруг нее вприсядку с цветными «мыльницами», фотографировали, останавливая на мгновение наездницу сполохами блицев в самых невероятных пируэтах. Марат выхватил из кофра еще один фотоаппарат – автоматический «никон».
– Зимний туда?! – крикнула всадница, перекрывая восторг толпы, пихнула конька под бока каблучками сапог.
– Туда! – замахали лотошники единодушно. – И налево!
– Фррр! – возмутился микроконь, взбрыкнулся, крутанулся волчком, едва не сбросив лихую захребетницу.
На ватных, полусогнутых ногах Марат переместился вплотную к наезднице, с колена прощелкнул в единый миг остатки пленки.
– Эй, Царевна-Лягушка! Остановись! – крикнул Марат кожаной всаднице и потянулся к девчоночке с сотней долларов в руке. – Возьми! На корм! Коньку-Горбунку! И давайте, наконец!.. давайте, штурмуйте всех этих тварей!
Суровая юная всадница растворилась в широкой белозубой улыбке, по-детски открыто улыбнулась, выдернула из руки Марата иноземную купюру, хлестанула скакуна по боку веточкой с листиками. И сорвалась галопом. Понеслась. К Зимнему.
– Господа! – истерически заорал Марат, намеренно кортавя. – Поздгавляю! Наши в гогоде!
И заржал по-идиотски, счастливый, обезумевший от радости полученных кадров забавного происшествия.
Помпадуры и помпадурцы
В таинственном сумраке старинных дворцовых апартаментов проходили съемки «глянцевой» эротики. Дело для возрожденного града Петрова было новое, невиданное. Воплощались самые дерзкие аристократические изыски молодых и бородатых, новых клипмейкеров. Роскошь былого давила неподдельной дороговизной. Тяжелый блеск позолоты, сияние венецианского стекла и зеркал нависало над бархатным убранством позднего классицизма мебели и мозаичным мрамором полов.
На мягких царских перинах нежилась полуголая девица в голубом высоком парике «а-ля XVIII век», с ровным кофейным загаром по всему телу, как у заморской куклы с собачьей кличкой Барби, с такими же ровными резиновыми формами, предназначенными для показа журнальной псевдопохоти. Приятно удивляло природное естество обнаженной отечественной натуры, не тронутой ни изнуряющей западной диетой, ни физическими упражнениями, ни силиконовыми вставками. Год или два и девушка, конечно же, развалится от попоек и праздного безделья. Но пока еще молодой организм держал форму. Влажные губы модели, безупречная кожа и педикюр с кровавым маникюром призывно и пошло бликовали в пересвете галогена.
В гулком зале затвор «хассельблада» клацал будто нож гильотины, отрезая всё лишнее. На Марата, ползающего на коленках под кинокамерой,
