времена и такое) стояла лишь одна подпись – члена Политбюро, первого секретаря Московского горкома КПСС Виктора Гришина.
Виза эта и заменила длинную череду подписей должностных лиц, которые обычно одобряли то или иное высокое выдвижение. Так Тарада, к всеобщему облегчению, ушел из края в Москву, где его впоследствии и арестовали. У него оказалась выдающаяся память: он отчетливо помнил, кто, где и сколько ему давал.
Следователи вскрывали тайники и только руками разводили в недоумении: человек брал даже то, что вряд ли когда ему сгодится. В одном из гаражей взломали отмостку и обнаружили ведро (представьте себе, здоровенное эмалированное ведро!), под крышку наполненное ювелирными побрякушками ширпотребовского назначения, главным образом незамысловатыми сережками из желтого металла (так написано в уголовном деле. Очевидно, из золота самой низкой пробы). Причем все изделия были с бумажными магазинными ярлыками, их только снимать надо полдня. Ну скажите, какой нормальный человек будет «сундучить» себе на «черный день» ведро сережек, даже золотых.
Тарада, которого следователи генеральной прокуратуры старательно «раскручивали» по прямому указанию Юрия Андропова (он же на нашем языке был «дедушка Андро»), назвал около полутысячи фамилий, в том числе и этого, который потел сейчас перед судом в ватных зэковских штанах, – Карнаухова. Он возглавлял в крае партийную комиссию, которая была предназначена следить за чистотой наших рядов (я ведь тоже был членом партии). Партийная комиссия была организацией, перед которой все «писали крутым кипятком». В сущности, вполне реальный революционный трибунал с неограниченными карательными возможностями. По идее там должны были быть кристально чистые коммунисты, этакие верные ленинцы, вернее некуда. Но это, как оказалось, было только по идее, а в действительности Карнаухов, к тихому ужасу борцов за светлое будущее трудящихся и угнетенных масс, превратил партийную комиссию в «комиссионный магазин» по продаже партийных билетов и руководящих должностей…
Я хорошо помню, как мой дядя, Владимир Иванович Айдинов, однажды обратился в эту грозную партийную структуру по одному щекотливому для него делу. В первые дни войны он, командир Красной Армии, попал под Житомиром в окружение, где получил касательное ранение головы и легкую контузию. К счастью, обеспамятевшего майора Айдинова с земли подняли румыны.
Они вывернули у него карманы, сняли офицерскую портупею, свинтили с гимнастерки значок парашютиста, еще какой-то знак боевой и политической доблести того времени и показали жестом, что он может идти на все четыре стороны.
Владимир Иванович не двинулся с места, разумно посчитав, что для того, чтобы получить пулю в затылок, совсем не надо куда-либо идти. И тогда один из румын, младший офицер, взяв дядю за локоть и отведя в сторону, показал его же кандидатскую карточку с силуэтом Ленина на обложке и, выразительно пошевелив указательным пальцем, будто нажимая на курок, на ломаном русском языке пояснил следующее:
– Уходи, дурак, и побыстрее,
