Лиза письмо получила из Неметчины. От того раненого немца. Правда, или болтали, теперь никто не скажет.
От Марии Ивановны Сева направился к Ереминым. Бригада строителей заканчивала разбирать бесхозный дом матери. На поминках он подписал бумагу с отказом от прав на дом. Мужики перетаскивали еще крепкие бревна, пилили, готовились переложить дом, который перешел в колхозную собственность.
– Елисеюшка, приехал! – запричитала Агафья Никитична, встретив его. – Молодец. А я думаю, приедет помянуть или не вспомнит. Сегодня сорок дней, как Господь призвал Лизавету. – Они прошли в горницу. – На могилке был? Вода спадет, я приберу, цветочки высажу.
Сева спросил, что знает о письме, полученном матерью после войны из Германии, упомянутом Марией Ивановной,
– Мне Лиза не рассказывала. Сама третьего дня узнала о письме. От кого, что в нем, не ведаю. И от немца ли раненого, что поселили у неё, не скажу.
Никитична достала из буфета и протянула завернутую в тетрадный листок фотографию и мятый конверт. – Нашли давеча, как разбирали избу. Забрала, подумала, приедешь – покажу. Может заинтересует тебя.
На снимке был немолодой мужчина с тросточкой в садовой аллее, в конце её белело какое-то строение, Сева прочитал на немецком «Бонн, 1962». Он повертел фотографию, изучил конверт, довольно потрепанный, но с читаемым обратным адресом «Господин Курт фон Клуге, Бонн. ФРГ», выругался.
– Сволочь, поганая! Письмо где?
– Кто знает, где Лиза сховала? Может еще найдется, когда закончат разборку сруба и переберут все бревна, – предположила Никитична. – Рабочим наказала, найдут какие бумажки, чтобы не жгли, отдали мне.
– Все уж разобрали, и мусор сожгли, – откликнулся Петр. – На кой, вам письмо? И конверт с фоткой собирался спалить, да ты, мать, перепрятала.
– Похож гад на материного постояльца?
– Столько лет прошло… Тот всегда в немецкой форме был.
– Хотела, чтобы во французской? – съязвил Петр и, забрав у Севы фотографию с конвертом, собрался бросить в печь. Сева едва успел перехватить его руку. – Фриц тот давно Богу душу отдал, а вы носитесь, как с героем, – заметил назидательно. – Напишешь этому засранцу?
– Убью гада, если жив! – ответил Сева, продолжая рассматривать снимок. Агафья Никитична продолжала накрывать на стол, Петр достал традиционную бутыль.
Загадочная фотография
Дом матери полностью разобрали, рассортировали бревна. Сожгли, что не пойдет в дело, письмо не нашлось. «Возможно, мать сама уничтожила, а фото оставила. Почему тогда сохранился конверт»? Ничего нового Агафья Никитична с Петром не узнали.
Долго держать новости в себе, Сева не смог. Выговориться, поделиться с близкими, требовала душа. Как жить дальше? После долгих колебаний решился поделиться с Николаевыми. Юра и Галя выросли с ним в детском доме, позже поженились и продолжали дружить с Севой.
Друзья выслушали, посочувствовали, и с интересом
