нужен отдых. – Сказал с сочувствием принц.
– Ничего, я выдержу. Сейчас нельзя расслабляться. В предстоящие дни нужно столько всего еще решить! – И произнося эти слова, утомленно вздохнул.
– Ск… сколько осталось… батюшке? – Не сразу смог проговорить свой вопрос Виктор.
– Не более десятницы…
Как прошли эти десять дней? Да плохо, конечно!
Засыпать он боялся, думая о том, что уготовано им завтра. Просыпался и того хуже – уже в страхе, а не наступил ли тот самый страшный день.
В результате спал он не более двух часов – с трудом приснув, вскакивал от первого далекого крика петуха, как если бы, не птичий зов доносился с окраин города, а ведро холодной воды выливали ему на голову.
Малый сон усублял метание сумбурных мыслей в его голове, где постоянно боролись неверие в происходящее и осознание тяжелых фактов реальности.
В результате тот леденящий и тягучий кисель в его голове, который образовался в первые мгновения после сообщения Рича о смертельной болезни отца, так и колыхался там, держа Вика в каком-то туманном нереальном мире, меняя местами сон с явью. Он ходил и делал все как обычно, разговаривал, и что-то отвечал, и, вроде, даже ел, когда ему подносили, но звуки были глухими, разговоры невнятными, а смысл происходящего вокруг – ускользающим.
Зато в коротких снах все было ярким, четким и реальным: и смеющаяся мать, и властный серьезный отец, и он сам, Вик, скачущий на первом своем пони по кругу двора им на радость.
Несколько раз, за эти десять дней, Вик, было, порывался попросить у Владиуса того прочищающего мозги зелья, но… как-то ни разу до мага он так и не дошел. Мерзкое малодушие, нашептывало ему, что на трезвую голову все станет только больнее.
Очень сбивало с толку и то, что утрами и вечерами, после дневного отдыха, он часто находил отца в его кабинете полностью одетым и вполне бодрым. Тот, как и помнил его Вик в прошедшие годы, сидел за столом в своем кабинете, разбирая бумаги и давая указания секретарям.
Виктору вначале всегда приходила мысль о приснившемся кошмаре, случившемся с ним на переполненный после трапезы желудок. Но, когда последний служка удалялся, то сразу, же ужасная реальность давала о себе знать – король, как только они остались одни, устало откидывался в кресле, щеки его начинали пылать лихорадочным румянцем, а на лбу выступала испарина.
Тогда, видя, что сын смотрит на него пораженно, король горько усмехался:
– Что, мальчик мой, как ты думаешь, смогли мы с Владиусом обмануть служек?
– Смогли, вы даже меня обманули… – Расстроено, погружаясь снова в «холодный кисель», из которого он, было, выныривал, отвечал ему Вик.
– Все знают, что королю нездоровится. Но, приболел – это, знаешь ли, не –присмерти… а знать истинное положение вещей, подданным пока не следует. – И отец опять усмехался, ставшей привычной для него за последние дни, горькой улыбкой.
Вика
