муки: его унижали куда больше, и жить с этим стыдом порой невыносимо. Оттого и ведёт он себя соответственно.
Зачем ему понадобились такие деньги? Куда он так торопился, что даже не сказал слова на прощание? Так ли поступают со своими друзьями, или он относится ко мне иначе? Если правда то, в чём он клялся, почему покинул меня?
Вышла Маркела с тазом и, ополоснув его, подозвала меня.
– Господин, плохо ей совсем, надо бы священника позвать…
Я поспешил к больной. Патриция была в полузабытьи, взгляд отрешённый, блуждающий. Взял влажную ладонь, прижал к своему лицу. Она посмотрела и тихо застонала:
– Я умираю, Эрнесто?
– Нет, всё будет хорошо! Я найду тебе врача. Вот увидишь, это временное недомогание, всё пройдёт, – погладил её бледное лицо, покрытое испариной, и вышел, не в силах смотреть, как её снова выворачивает.
Расспросил деревенских, ближайший лекарь живёт далеко, и местные его не жалуют: он всем делает лишь кровопускание. Только этого Патриции сейчас и не хватало!
– Как же вы лечитесь?
– Ходим к знахарке, – полушёпотом сказал старший сын хозяина дома и огляделся вокруг, стараясь, чтобы никто его не услышал. – Люди поговаривают, что она ведьма. Как-то раз местный священник народ собрал, чтобы разобраться с ней, да так и не смог, заколдовала она его, парализованный до сих пор лежит. С тех пор все боятся её, но куда деваться, всё равно тайком ходят, когда прижмёт какая-нибудь хворь.
– Покажешь дорогу?
– Отец узнает, что я рассказал, вылупит!..
– Я буду нем, как рыба.
– Ладно, пойдёмте! – он снял передник для работы, и мы ушли со двора.
– В лесу дорог нет, только тропы, и то малоприметные, труднопроходимые, без меня потеряетесь!
Парень спешил, и я еле поспевал за ним. На вид ему было не больше четырнадцати лет, крепкий и рослый мальчик, с густыми чёрными как смоль волосами.
– Тебя Валентино зовут?
– Да, мой господин.
– Спасибо, что согласился помочь, я тебя отблагодарю и если нужно от отцовского гнева прикрою.
– Благодарю, синьор! Мне искренне жаль Вашу донну. Мамка моя тоже с последним братишкой, ох как намучилась, чуть не померла! Что ж мы, нелюди? Всё понимаем!
– И как ты ориентируешься в этих дебрях?
– С детства я тут, каждый кустик знаю, все тропинки знаю, и с закрытыми глазами, если надо, бабушкину лачугу найду.
– Как ты ворожею назвал?
– Бабкой Филореттой все кличут. А я её люблю, она добрая ко всем, кто к ней с добром: всегда угостит, приголубит. В слухи я не верю, хорошая она. А священник сам виноват, нечего попусту обвинять, вот Бог его и покарал. Мамку мою она с того света вернула. Чтоб мы без неё делали?! Отец бы сразу на этой своей гадине женился, а она, стервоза
