золотой, сбегай-ка на полянку, да орешков нам принеси!
Валентино убежал. Старуха подозвала меня к себе, глаза смотрят, да не видят, неподвижные, как два белёсых камня.
Не успел я и рта раскрыть, как она протянула ко мне руку:
– Наклонись, дай тебя рассмотреть, – корявые пальцы ощупали моё лицо. – Ведьмин ты, весь опалённый. Костёр сжигает только плоть, а дух крепчает. Эко она тебя силой-то наделила! Поди, сам не знаешь, чем ведаешь?!
От её слов мне стало не по себе, а она продолжала:
– Заговоренный ты. Жизнь свою сам оборвёшь. Без вины виноватый!.. – она вздохнула горестно, словно ей стало больно дышать. – Нельзя тебе было жениться, беду ты на неё навёл лютую. Ведь предупреждали же! – вздрогнула и посмотрела невидящими глазами наверх, начала что-то бормотать, только слов уже не разобрать больше было.
Я терпеливо ждал, пытаясь осознать её пророчества.
– Ведьму свою помочь проси! Разжалоби её сердце, пообещай, что захочет взамен, да слезами ей ноги омой, может, и оклемается жена твоя. Ребёнок в ней неживой, – она встала и прошла шаркающей поступью в каморку. Там позвенела какими-то склянками и вышла с одной из них в руке.
– Как неживой?! – до меня только сейчас начали доходить её слова.
– Мертвее не бывает, дашь выпить жене вот это, сразу, как придёшь, вылей в рот до конца, иначе умрёт, коль не очистится.
Прибежал Валентино, держа в подоле рубашки целую кучу авелланы*.
– Забирай себе, малец, братишек с сестрёнками покормишь! – Филоретта потеребила мальчику вихор. – Мне белки ещё принесут.
Валентино поклонился, словно она могла его видеть.
– Приходи на неделе, ягоды сушёные дам! А мне соли щепотку принеси, мало уже осталось.
Парень обнял старушку как родную и горячо поблагодарил.
– Торопитесь, сынки, стемнеет скоро! – она повернулась лицом к окну, но глаза были, как и прежде, неподвижные. – Помни, Эрнесто, что сказала тебе! Силы её на исходе…
Я даже не удивился, что она назвала меня по имени. Эта слепая женщина видела лучше зрячих.
На предложенные мною деньги она засмеялась:
– На кой мне твои золотые?! Оставь мне частичку себя, – не успел я сообразить, что от меня требуется, как она уже накрутила волосинку на палец и вырвала её. – Вот и вся плата. Ступай, да поспеши, не то горе не минует.
Не помню, как возвращались в деревню, если бы не мальчик, точно бы не нашёл пути. «Мертвее не бывает… – звучало в ушах. – Ведьму свою проси…»
*авелланы – большие (крупные) лесные орехи типа фундука в Италии.
Часть 2. Глава 8
Когда мы вернулись, Патриция уже была без сознания, влив в неё содержимое бутылочки, как и сказала старуха, я начал ждать и молиться. Чаще всего в бреду она называла моё имя. Куда и в какие неведомые дали звала меня её душа?
Рвота прекратилась, но начались судороги. Тело вздрагивало и замирало, всем своим
