в мультфильмах. Густая короткая стрижка «под мальчика» напоминает парик: из-за регулярной покраски волосы давно потеряли естественный цвет. Из-под синей поношенной олимпийки торчит чёрный ворот толстовки, на ногах серые кеды и джинсы, резанные бритвой. Первая мысль, когда её увидел вблизи: «Ну и вкус, оказывается, у тебя, Климушка!»
Дед смотрит на нас с балкона, она показывает пальцем прямо вверх на него и что-то бормочет Климу на ухо.
– Я ей сказал, что твой дед – писатель Галстунский, – пояснил Климка, когда я к ним подошёл.
– Неправда! – тут же воскликнул я, – Климка тебя обманул. На самом деле это я – писатель-постмодернист с мировым именем, Аркадий Павлович Галстунский, очень приятно познакомиться. А там, на балконе Иннокентий Яковлевич, мой внук – так, журналюшка, ничего особенного.
Климка прыснул, у неё глаза сделались размером с монету в пять рублей, дед ничего не услышал.
Прошлись втроём до лицея. Я рассказал о своей первой статье – тогда очень гордился, собственный текст на сайте увидев. Он прочитал в оригинале «Ромео и Джульетта» Шекспира. Она демонстративно молчала, явно выражая неудовольствие от моего присутствия. Я не могу мириться с таким поведением.
– А ты сама читала книги моего деда… ой, то есть, мои? – я нарочито спросил с такой интонацией, чтобы было непонятно, серьёзно я спрашиваю или издеваюсь.
– Мать читала, – сказала она.
– Она не любит читать, – пояснил Климка и немедленно получил от неё кулаком под рёбра. Мне хватило такта не комментировать это вслух.
– Дать автограф? – я приподнял одну бровь, имитируя наглый флирт.
Климка хихикнул снова, но как-то натужно.
– Я спрошу, – буркнула она и больше не реагировала ни на что.
Автограф для её матери дед потом дал по просьбе Климки. А после встречи вторая о ней была мысль, когда я вернулся домой: «Это надолго, и добром не кончится».
Звали её Юля.
Глава 3
Они
С появлением Юли Климка на наших встречах стал совсем редким гостем. А когда всё же приходил, то либо притаскивал её с собой, либо рядом с ним всё равно незримо ощущалось её присутствие. Даже в баре он вспоминал её и при малейшем звуке хватал телефон. Ещё без Савы собирались мы как-то с Вавой втроём, Климка все уши прожужжал нам о Юле. В прямом смысле слова, это было именно жужжание непонятно про что. Сути я уловить не мог, но от его речи у меня создалось ощущение, будто к пиву подали несвежую воблу.
Если к нам они приходили вдвоём, Юля занимала всё Климкино внимание. Бесконечно жалась к нему и сидела с унылым-преунылым лицом, словно вокруг неё не лучшие друзья весело болтали о том, о сём, а совещались средневековые палачи: четвертовать её или повесить? Эту аллегорию я не постеснялся озвучить вслух, но Юля не засмеялась моей шутке, а наоборот сказала: «Ага!». Окружающих она не называла иначе как «людишки»,
