Матвеев. Ты, главное, сам помни, кто ты есть. А людская молва – она шумная, да только её шума ненадолго хватает. Вот увидишь: что-нибудь ещё произойдёт – и люди вцепятся в эту новость зубами, а о тебе и думать забудут. Молва-то, сынок, она свежатинку любит…
Алексей Петрович ухмыльнулся в усы: ему самому понравилось то, как он сказал – свежатинка! А Ваню после давешней вспышки вдруг охватила страшная усталость. Казалось, что он и со стула встать теперь не сможет. Мальчик смотрел в тетрадку, но не видел того, что писал. Он примерял на себя своё новое имя. Иван Алексеевич Матвеев. Иван Алексеевич…
3.
В начале декабря у Матвеевых родилась дочь. Дуся назвала её Катериной – в честь Ваниной матери, к которой была очень привязана. А в феврале Веруня, которая теперь водворилась с мужем на первом этаже Дедовского дома, родила Таньку. Чернявый и смуглый младенец, столь не похожий ни на кого из семьи, поверг соседей в растерянность. Ивахнюк, успокоенный было замужеством дочери, в замешательстве посмотрел на внучку и, скрестив руки на груди, перевёл взгляд на дочь. Верка, слегка утомлённая родами, которые дались ей неожиданно легко, бестрепетно встретила суровый отцовский взгляд. Откинувшись на подушки, она не отвела глаз и только крепче прижала к себе малютку, как бы говоря: только попробуй! Никому не позволю её обидеть! Виктор, сидевший в ногах супружеской постели, не мог видеть тестя. Казалось, ему и дела нет до того, как выглядит новорождённая: он накрыл своей ладонью руку жены и смотрел на неё и ребёнка полными нежности глазами.
………………………………………………………………………………
Теперь, когда семейство Матвеевых существенно прибавилось, в поварне стало тесновато, и Алексей заговорил о переезде. Но Дуся понимала: на самом деле его беспокоит не теснота, а соседство с Ивахнюками. Её и саму с души воротило смотреть на Гришку, а что уж говорить о муже! Когда Ивахнюк проходил через двор, Алексей провожал его таким тяжёлым взглядом, что Дуся жила в постоянном страхе: а ну как сорвётся – ведь отметелит мерзавца! Тогда всем им несдобровать, этой гниде ничего не стоит отправить их вслед за Ильёй и Катериной.
Алексей, видно, и сам за себя не ручался. Ему приходилось крепко держать себя в руках. И Гришка это чувствовал: вопреки ожиданиям, он, добившись своего, не испытывал торжества. Казалось бы, сбылась его давняя мечта поквитаться с «господами», и теперь он, бывший сиделец питейной, поселился в самом что ни на есть господском доме. Ан нет – счастья от этого он ну совсем не чувствовал. На дне его подлой душонки поселился червячок то ли стыда, то ли раскаяния, который не давал торжествовать победу.
Все, кого он прежде выводил на чистую воду, были так себе людишки, одной с ним породы, у которых много чего было на совести. Но Дедовы – совсем другое дело: эту семью в городе заслуженно уважали, и только у пришлого начальника ОГПУ, откомандированного в Раздольный из армии после Гражданской войны для «борьбы с контрреволюцией», рука могла подняться отправить их в расход!
Когда наутро после ареста Дедовых
