принял засыпающий вид, когда ты вошла (я не стал закрываться, т.к. был только один ключ); я пытался определить, пьяна ли ты, по твоему шагу: не получилось. Свет был выключен, но луна добросовестно восстанавливала комнату.
– Уже спите? – спросила ты, будто зная, что я лишь имитировал сон.
– Пытаюсь, – сказал я, открыв глаза.
Ты стояла в свете ночи и смотрела на меня, глупо завернувшегося в одеяло на полу.
– Вы пьяны? – спросил я.
– Нет, – ответила ты. Подумав, добавила: – Нисколько.
Молча изучив обстоятельства, ты ушла в душ. Через несколько минут ты вернулась, чистенькая и распаренная, защищенная гладкой белой сорочкой; я же за это время порядочно извозился. Ты улеглась в постель.
– Как вы думаете, – спросила ты, – Миша уже соблазнил свою подругу?
– Проститутку? – случайно вырвалось у меня.
Ты резко повернулась в мою сторону и возмущенно на меня уставилась. Я опомнился и стал себя оправдывать:
– Простите, Ева. Я не хотел допускать грубых слов. Но ведь эта самая девушка едва его знает…
Мне показалось, что я удачно воскресил ложь, не оставив твоей наивной логике повода для активации. Я перевел взгляд на тебя: сонные веки и серьезный взгляд. Алкоголь все-таки в тебе был.
– Это ее дело – с кем ей заниматься любовью. – Интонация у тебя была как у воспитателя, пытающегося одарить ребенка новой истиной этого мира, – ты была нежна, но сконцентрирована. Я промолчал, мне стало стыдно.
Я понимал, что нужно проявить всю свою находчивость, чтобы воспользоваться твоей смягчившейся женской волей. Как же часто я описывал подобные райские сцены! Но мне было некомфортно, – думаю, потому, что чувство мое к тебе опережало свое естественное развитие. Господи, а ведь мы так мало общались! Но моя сопливая душа уже готова была закидать тебя нежными словами, признаться тебе!
Мы разговорились… Я многое о тебе узнал, – хотя мне и не все было интересно, но ты увлеченно пичкала меня своей биографией, и я был рад, что ты невольно поддалась разговору, вручив мне ключ доверия. Несвязанные куски из детства скреплялись серьезной тоской по чувствительному взрослению подростка, и в какой-то момент, когда твоя память дотянулась до мемуарных высот (спирт неплохо заправил мозг), а слово в очередной раз доказало, что время – проницаемо (тогда я, кстати, впервые заметил, что у тебя есть талант рассказчика), передо мной оказалась юная Тарковская, нежная и беззащитная, в контактных линзах, которые до сих пор оставляли фантомный дискомфорт, хотя глаза отказались от них целых три года назад, когда операция наконец устранила эту вынужденную зависимость; Тарковская, которая безответно была влюблена в длинноволосого старшеклассника, который с неутешительной регулярностью ублажал ее по ночам, вселяясь в ее пальцы… Вот такие были откровения!
Тогда же я заметил в тебе одну занимательную черту: тебя нельзя было назвать любительницей поспорить, но последнее слово
