предкам, – плут, которому «полиция наступает на пятки», живущий без честолюбивых планов, на кромке благопристойной жизни, с наслаждением обманывающий болвана и благоразумного, скупердяя и самодовольного блюстителя нравов. Я мечтал о том, как обойму весь мир, загляну в миллион лиц, легкий на подъем, не обремененный имуществом и кошельком, сметливо избегая тягот голода, холода и гнета чужой воли. Это не просто жулики, но и искатели приключений. Я с завистью читал их жизнеописания и отметил, что они часто – когда справедливо, а когда нет – попадают в тюрьму. Инстинкт предостерегал меня – и кошмарные сны предостерегали, – что тягчайшей мукой для меня было бы заточение, камера. Случалось, я подступал к самой грани мошенничества, но каждый раз – тщательно взвесив риск. Это восьмое призвание подводит меня к последнему и главенствующему:
ДЕВЯТОМУ – быть свободным человеком. Заметьте, каких я не строил планов: я не хотел быть банкиром, купцом, юристом, не помышлял ни об одной из тех карьер, которые приковывают на всю жизнь к разным правлениям и комитетам, – о карьере политика, издателя, борца за реформы. Я не желал над собой никакого начальства – только самый необременительный надзор. Кроме того, все мои интересы связаны с людьми, но людьми как отдельными личностями.
Читатель увидит, что все эти устремления не оставляли меня и потом. Поскольку они вступали в противоречие, у меня случались неприятности; поскольку они засели во мне крепко, осуществляя их, я часто испытывал внутреннее удовлетворение.
Итак, после четырех с половиной лет относительной неволи я стал свободен. Со времен путешествия за границу – шесть лет назад – я вел объемистый Дневник (и эта книга, охватывающая четыре с половиной месяца, – по существу, его отрывок). Большинство записей в Дневнике – характеристики знакомых людей, с теми биографическими сведениями, какие мне удавалось разузнать попутно. Сам я присутствую в нем скорее как свидетель – хотя попадаются и записи, посвященные довольно поверхностному самоанализу. Я мог бы даже утверждать, что последние два года эта портретная галерея была главным в моей жизни. Лишь много лет спустя я понял, что это было своего рода самонаблюдение через наблюдение других. Удивительно все-таки, какими путями природа стремится создать в нас гармонию.
С минуты, когда я уволился – за два дня до отъезда из школы, – я стал замечать, что с новой свободой во мне самом появилось кое-что новое. Во мне возродился дух игры – не юношеской (которая есть агрессия, ограниченная правилами), но детской игры, которая вся – воображение, выдумка. Я сделался легкомысленным. Дух игры истребил владевшие мной цинизм и безразличие. Больше того, во мне проснулась жажда приключений, риска, охота вмешиваться в жизнь других, радоваться опасности.
Получилось так, что в 1926 году свобода пришла ко мне раньше, чем я ожидал. За полтора месяца до конца учебного года в Нью-Джерси разразилась эпидемия гриппа. Изолятор наполнился и переполнился. Спортивный зал, заставленный койками, напоминал лазарет. Явились родители и развезли сыновей по домам. Занятия кончились, преподаватели были свободны, и я уехал тотчас же. Я даже не
