стоял и смотрел на то место, где она только что была, не в силах отвести взгляд, как под гипнозом. До сознания постепенно, медленно доходило, что вокруг что-то происходит. Какая-то возня, крики. Он посмотрел в сторону. Девочки ныряли и выныривали. Но как-то не так, не так, как раньше. Малька не было.
Он заметался по берегу, что он мог сделать? Опять звать Ундину? Не придёт – не поможет. Время уходило, как вода сквозь песок.
Опять раздался смех, и он метнулся на этот звук с такой резвостью, которой сам от себя не ожидал.
– Предупреждение. Плата – уход. Иначе мы возьмём другую плату!
Малёк вынырнула, кашляя и отплёвываясь, побрела к берегу, рухнула без сил. Он слышал, как она сказала трясущимся вокруг неё девчонкам про какой-то водоворот, который тянул и тянул её вниз, а потом пропал, и она выплыла. Смогла выплыть. Конечно, водоворот, конечно. Он кивал и кивал. Водоворот был бы лучше. Добрее.
В ту ночь он никак не мог заснуть. Мысленно собирал вещи, завершал дела. Да разве можно их доделать навсегда-то? Прощался с хозяйкой. С Мальком… И начинал заново и заново по кругу. Он думал, что завтра с утра напоследок надо починить крышу, прямо над ним, а то дождь попадает на подстилку. И поэтому так мокро и неудобно спать. Но он ошибался, на улице не было никакого дождя.
– Послежу за ними маленько-то. Но сам понимаешь, своё хозяйство есть, свои заботы. Ты куда подашься-то?
– Пока к Лешему, а там поглядим…
Соседский домовой только рукой махнул, что уж теперь говорить-то, и пошёл к себе. А он, взвалив перевязанный тюк, двинулся прочь от деревни в сторону леса. О-хо-хонюшки-хо-хо.
Малёк влюбилась. Такую весть донесли ему самой первой. От неожиданности он выронил и разбил чашку. Очень хотелось, чтобы к счастью.
Первый порыв был – бежать и смотреть, кто он? Приличный ли жених? Не удумал ли худого против Малька? Остановил Леший – нельзя тебе. И как отрезало. Нельзя, иначе не случилось бы чего и похуже. Лучше б вообще не знать вестей оттуда. И вестей больше не посылали.
А он начал хворать. Измучился совсем с ним Леший. И травками поил, и кореньями обкладывал. Все свои знания на него извёл. Не помогало ничего.
Это случилось под зиму. Осень уже передавала свои права. Стыла первыми комьями земля. Схватывались тонким белым льдом ручьи.
Лешему ещё немного и надо было спать-засыпать. И что он раньше не лёг? Не пришлось бы рассказывать дурных вестей.
Хозяйки больше не было в этом мире. Она слегла почти сразу же вслед за его уходом. Сначала болела. Сильно и долго. А потом… Хоронили её в стылую неприветливую землю. Малёк надрывала душу молча, без плача. Так ему передали.
А потом и вовсе собрала вещи, закрыла дом и уехала в город. И больше ни разу не приезжала.
Сошёл снег, и солнце начинало греть землю. Греть всерьёз. До первой головокружительной травы, до жёлтых цветов мать-и-мачехи.
Перед старым, покосившимся домом стояла Малёк. Она смотрела на него и в носу непривычно щипало.
– Мам, почему ты плачешь? –
