ей казалось, что ей это удается… Однако, незримое присутствие Карена было заметно Он здесь, он полностью растворился в вечернем воздухе, в теплой темноте. «Не нужно, не хочу, его нет…» – убеждала Анаит сама себя, с нарастающим ужасом понимая, что бессильна противостоять этому колдовству, она сейчас обнимала не Мушега, а Карена. Сердясь больше на себя, чем на Мушега или Карена, понимая, что может обидеть Мушега, она вдруг выскользнула из рук Мушега и стала искоса смотреть на него. К счастью, его это не обидело, или он искусно скрыл свою обиду.
– Поздно уже, надо идти, – сказала Анаит. Мушег также поднялся с камня.
– Да, десятый час уже, – отозвался он, будто редко бывало, когда возвращались домой позже этого.
– Пошли. – Он заботливо взял девушку под руку, но через несколько шагов Анаит незаметно высвободила руку, изображая, что хочет поправить прическу…
Через четверть часа Анаит, закрыв за собой калитку, поднялась в дом. Заметив на столе конверт, надписанный знакомым почерком Карена, Анаит показалось, что ее уличили в предательстве. Она остановилась. Какое-то мгновение она стояла, потом, медленно взяла конверт и открыла. По-деловому сухим тоном Карен сообщал о том, что более трех недель не мог написать Анаит, потому что и дядю, и его отправили в один из отдаленных, вновь организованных совхозов целины, строить хлевы для животных, а сегодня, когда он вернулся, то увидел, что у него есть письмо из деревни, (от кого письмо, не пишет), из которого стало очевидным, что Анаит за это время успела подружиться с Мушегом, и эта дружба настолько теплая, что до полуночи не могут расстаться. И что тут такого, ехидно добавил Карен, ты пока красива и пока свежа,, и еще много мужчин смогут ласкать твое привлекательное тело, в чем он, Карен, и не сомневается. «Поздравляю вас обоих, – писал он в письме, – более того, в течение последних двух месяцев, что я нахожусь здесь, я имел достаточно времени убедиться в том, что я тебя никогда не любил, между прочим, так же, как и ты меня. Так что, расстанемся без сожаления, и если есть сожаление, то только о потерянном времени, больше ничего. Что касается Мушега, то я искренне жалею его, потому что он с тобой не будет счастлив, к чему он, естественно, стремится, ты его так же не любишь, как не любишь и меня..» В конце письма Карен сообщает, что в село он не вернется, там, в Казахстане, в таких, как он, больше нуждаются. «Еще лучше,», зло подумала Анаит, механически складывая письмо. «Еще лучше…» Еще лучше… Легко сказать, еще лучше… А когда среди ночи, вдруг, вскакиваешь, до сих пор обманывая себя, что это было не во сне, что это он, Карен, он снова пришел, и ты закрываешь глаза, чтоб снова увидеть его, и твои губы, действительно, чувствуют касание его искристых, красных, как угли, обжигающих губ? А как стереть из памяти то, как там, в ущелье Матура, у родника, он обнимал тебя за плечи, а ты, прижав голову к его груди, слушала, как там, глубоко в груди, беспокойно стучало его горячее сердце?.. Как забыть то, когда прощаясь, он весело, с восторгом
