своего могущества, когда насильно накормил Азима свиными сосисками в столовой. Идею этого он почерпнул на уроке религиозной этики на той неделе, но главный его успех состоял не в том, что он силой впихнул в рыдавшего тринадцатилетнего парнишку мясо, запрещаемое его верой, а в том, что собрал кружок из двадцати с лишним учеников, которые кричали, визжали и хохотали, пока мальчишка давился и плевался этими сосисками. Врезать в морду Эдди Уайту стало воплощением дивной фантазии. Однако всего через несколько часов все забыли, откуда у Эдди фингал под глазом, и именно поэтому я на следующий день стащила у него мобильный телефон, разбила его молотком и положила на крышку его ящичка. Физические последствия ощущаются гораздо дольше, чем любые действия, требующие присутствия памяти.
Мелкие и крупные шалости недолго доставляли мне удовольствие.
Мир забыл обо мне, и я потеряла интерес к миру.
По мере приближения экзаменов я было подумала еще немного пошататься по школе, чтобы высидеть аттестат о среднем образовании, но с какой целью? Бумага, чернила, мое имя – все это, казалось, останется, словно дневник мертвеца или кусок кинопленки со стоп-кадрами – но они для меня ничего не станут значить. Мне больше не представлялось ни будущего, ни работы, никакой жизни вообще, так что я принялась слоняться по Дерби, глядя на вещи, которые были мне не по карману, и играя сама с собой в игры, чтобы убить время.
Секунды в минуте: я закрываю глаза и считаю до шестидесяти, потом снова и снова – пока мой счет не совпадает с течением секунд.
Счет: минуты в часе.
Возможно, теперь час истек.
Или теперь.
Я таращилась на незнакомых людей, которые в ответ таращились на меня, но не успевали они отвернуться, как память начинала угасать, и вот они смотрят
теперь
снова
и снова
и всякий раз, глядя на меня, видят меня впервые.
И отворачиваются.
Я, конечно же, существую в физическом мире, но в мире людей, в мире, представляющем собой коллективную память, в мире грез, где люди находят значимость, чувства и важность – я призрак. Я реальна лишь в настоящем времени.
Теперь.
И сейчас.
И в этот момент.
Затем вы закрываете глаза.
И я исчезаю.
Одна в Дерби, забытая всеми, я пошла в кино, смотрела блокбастеры, потом комедии, пока не заснула на заднем ряду, и уборщице пришлось меня выгнать. Я отправилась в театр. Раньше я там никогда не бывала, но на дневных спектаклях оказалось достаточно свободных мест в дальней части зала. Некоторые пьесы были скучными. Иногда я смеялась так, что лицо болело. Иногда плакала.
Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах…[6]
В тот раз я прямо рыдала.
Люди, влачащие одинокое существование, всегда полны мыслей о том, о чем им не терпится поговорить.
Я открыла было рот, чтобы что-то
Чехов А. П. Дядя Ваня. Д. 4.
