было не до занятий.
В один из декабрьских вечеров в общежитии была устроена встреча с «собственным поэтом». Поэт учился на третьем курсе. Послушать его собралось всё общежитие. Поэт был черноголовый и тощий; стихи он читал из маленького блокнотика, вскидывая вверх руку, как лицейский Пушкин. Маше его стихи понравились. Наташе понравился поэт. После окончания вечера она уже стояла с ним в вестибюле и смотрела влюбленными глазами. Молодому поэту такое мгновенное признание его таланта и обретение симпатичной страстной поклонницы весьма льстило. Через несколько дней Маша уже слышала его прерывистое дыхание из Наташиной спаленки. Признание своего поэтического дара поэту было мало, он жаждал подтверждения своей мужской неотразимости. В перерывах между стонами и ахами он интересовался: «Тебе хорошо со мной?» – «Очень хорошо!» – страстно заверяла его пылкая возлюбленная.
С особым нетерпением первый курс ждал встречи Нового года с сопутствующей празднику оргией. До него оставалось совсем ничего.
Глава седьмая
На Машу многие мальчики обращали внимание. Кто-то пытался ухаживать, кто-то смотрел выжидающе: кого выберет она.
В первые месяцы студенчества среди повальных увлечений и любовных интриг все почему-то решили, что у Маши «кое-что намечается» с Лешкой Воропаевым – плохосложенным минчанином с кудрявой белобрысой головой. По крайней мере, до Маши об этом дошли слухи, сопутствующие всевозможным интрижкам, и даже их опережающие. Основания для слухов были такие: она дольше всех стоит с ним в общежитском коридоре; она ему так обаятельно улыбается; и вообще – должны же у нее завязаться с кем-нибудь интересные отношения! На самом деле Лешка просто рассказывал ей всякие смешные истории, случаи или анекдоты, а улыбалась Маша из вежливости: его россказни Машу не смешили. Восторг, судя по всему, они вызывали лишь у самого рассказчика: он сам же над ними ухахатывался, и в уголках его губ образовывалась пышная пенка. К тому же все эти байки извергались таким безостановочным бурным потоком, что прервать их не было никакой возможности. На первых порах беспардонно отмахнуться и уйти Маша считала неудобным.
Занятия химией Воропаева приводили в такой же бурный восторг. Из лаборатории он вылетал с горящими глазами и тут же, брызгая слюной, начинал трещать, чего с чем он там смешивал, и как у него что-то чуть не взорвалось в руках. Он собирался основать какую-то научно-исследовательскую группу, – о, у него столько потрясающих идей! – в эту группу он обещал включить Машу.
Когда девочки прозрачно высказали Маше свои подозрения насчет Леши, она лишь снисходительно фыркнула:
– Кто, этот детский сад?!
Скоро она и вовсе стала его избегать, завидя вдалеке его баранью голову.
Кто явно и серьезно оказывал Маше знаки внимания, был Слава Зяблов – добродушный
