чаю попьет, на занятия несется. Приходит в половине одиннадцатого вечера, снова чаёк, потом садится за учебники, пока в постель не свалится. И так каждый день.
– На вечернем тяжело, – согласилась Маша.
В комнату легкой на помине бесшумной походкой вошла Нина. Она всегда была страшненькой: остроносое, с сильной угревой сыпью лицо, непомерная худоба, сутулость. Но тут и Маша поразилась: Нина смахивала на привидение из мультфильма. Фланелевый халат висел мешком, его можно было обернуть вокруг тела несколько раз. Старушечьи войлочные тапки казались огромными на тощих ногах-макаронинах.
– Нинуля, – пожалела ее Маша. – Ты очень-то не увлекайся грызть гранит науки: зубы сломаешь. – И обратилась к девочкам: – Вы уж ее подкармливайте как-нибудь.
– Мы подкармливаем: кто супчику ей нальет, кто продукты из магазина принесет.
Все Машины учебники оказались целы: девочки их стопочкой сложили на шкаф, там они с лета и пылились. Сняв со шкафа и сдунув пыль, Маша стала их пролистывать. Учебник отметался за учебником, но ничего интересного в них не обнаруживалось. И вот в предпоследнем – «Органической химии», – сложенный пополам листок из блокнота. Маша нетерпеливо его развернула – он! Станция метро «Автово», Трамвайный проспект, дом… квартира… И подпись: «Дима». От листка внезапно пахнуло свежим валаамским ветром, будто из открытой форточки. «Ах ты моя любимая химия!» – умилилась Маша и тихо порадовалась: хорошо, что они с Аллочкой жили в разных комнатах, а то не видать бы ей этого листочка во веки вечные.
Когда Маша вернулась в комнату к подруге, генеральная уборка подходила к концу. Организовав ее финал, Аллочка позволила себе расслабиться. Поставив чайник и прихватив пачку сигарет, она увела Машу в пустующую учебную комнату. Комфортно расположившись там на одном стуле и забросив ноги на другой, она с наслаждением затянулась болгарской «Стюардессой».
– Ну давай, подруга, рассказывай, как дела?
Маша начала рассказывать. Но первые же ее фразы всколыхнули в Аллочке ассоциации с собой, любимой, и, не дослушав, она переключилась на собственную персону, которая, разумеется, во сто крат важнее любой другой, даже любимой подружки. Маша к этому уже привыкла и замолчала, слушая развитие заданной ею темы, но с другой героиней. Нужно сказать, что рассказывать о себе Аллочка не только любила, но и умела – заслушаешься.
Натурой Аллочка была артистической и непредсказуемой. Машу эти качества подруги то приводили в неподдельный восторг, то по-житейски утомляли. Зато скучать с ней не приходилось никогда. Аллочка была без комплексов и могла позволить себе в любом обществе, сделав ножки крестиком, невинно спросить: «Где у вас тут можно пописать?» Она считала это непосредственностью и очень себя за это уважала.
В гальваническом цехе (гальванике), где они с Машей работали, Аллочка считалась
