развернуться, скрыться в безлюдном, заснеженном Проспект-парке:
– Зачем Мэтью приехал в Нью-Йорк, из Калифорнии? С кем он здесь должен увидеться… – Меир убеждал себя, что кузен затеял интрижку:
– В его положении, в Вашингтоне, такое опасно. Его дама сердца, наверное, замужем… – Меир закрыл глаза:
– Не обманывай себя. Мэтью не встречался бы с бруклинской домохозяйкой. Он с восторгом говорил о кинозвездах, покупал светские журналы… – он помнил безукоризненную, парадную форму кузена, на обеде в ресторане Вилларда:
– Он танцевал с Иреной. Он отлично воспитан, привык к роскоши, вырос в богатстве. Потом их семья все потеряла. Мэтью выходил из-за столика, якобы для телефонного разговора. В номере Кривицкого я нашел светлые волосы. Мэтью навещал Мурманск, он поехал в Тегеран… – натренированным слухом, Меир уловил шум автомобиля.
По площади метнулись лучи фар, такси притормозило у главного входа в библиотеку. Стрелка его дешевых, купленных в хасидской лавочке, часов, показывала без одной минуты пять:
– Второго такси нет, – Меир прижался к мокрому граниту арки, – как я и предполагал, за ним не следят… – он вспомнил Ставело:
– Надо было вылезти из окопа, с гранатами, и побежать навстречу немецким танкам. Я не раздумывал, за спиной оставались мои солдаты, армия моей страны. Моей страны, объявившей меня шпионом… – Меир отбросил окурок:
– Нечего думать, нечего обижаться. Потом мы все расставим по местам. Героев мы назовем героями, а предателей, предателями. Пока делай что должно, и будь, что будет… – кузен носил штатское пальто, портфеля у него Меир не заметил.
Генерал потянул на себя тяжелую дверь. Подождав, пока Мэтью скроется внутри, Меир быстро пошел к белокаменным ступеням.
Кофе в библиотеке подавали скверный, сделанный из порошка, сдобренный сухим молоком и сахаром.
Мисс Ривка, позевывая, просматривала New York Times. Ее подружка, секретарша из зубоврачебной практики, должна была появиться в четверть шестого. Девушки ехали на Манхэттен, на вечернее чтение Свитка Эстер, в роскошное, в мавританском стиле, здание Центральной Синагоги, на Лексингтон-авеню.
Мисс Гольдблат не собиралась провести жизнь в трех комнатках, рядом с пуэрториканской лавкой. Студенткой, она тоже бегала в богатые синагоги на Манхэттене:
– Но тогда все мужчины служили в армии, – она подперла щеку рукой, – в городе оставались одни женатые, и старики… – мисс Ривка посещала манхэттенские синагоги, надеясь на встречу с обеспеченным человеком, юристом, или банкиром:
Она, аккуратно, разгладила на коленях свое лучшее платье, тонкого кашемира:
– Мне двадцать пять лет, пора ставить хупу… – мисс Гольдблат не хотела становиться женой бухгалтера из Бруклина. Девушка не видела смысла в обмене трех тесных комнаток, на другие
