не было. Я почти отчаялся, я думал, что у меня ничего не получится, пока не приехал сюда, в то место, с которого нужно было начинать.
В больницу, где я появился на свет.
Пять лет назад здесь ещё был родильный дом, совмещённый с детской больницей. Серое унылое здание, тусклые коридоры, грустные больные дети – неприглядная картина.
Тогда у меня и родилась идея сделать здесь что-то, что могло бы понравиться больным детям и сделало бы их пребывание здесь немного комфортнее – маленькую детскую площадку во внутреннем дворе.
Я поговорил с директором больницы, и он одобрил мою идею. Все необходимые согласования он взял на себя. Они прошли на удивление легко.
Видимо, в администрации знали о грядущих переменах по перепрофилированию этой клиники, резонно посчитав, что вреда всё равно не будет, а при реконструкции эта площадка, так или иначе, пойдёт под снос.
Но я тогда этого не знал. Выбрал поставщиков, проплатил по счетам, поставил рабочих, и спустя месяц во внутреннем дворе появилось нечто – яркое пятно среди серых стен; детям понравилось.
Делать добрые дела мне было вовсе не свойственно, и в процессе строительства я несколько раз успел пожалеть о том, что такая идея вообще пришла мне в голову.
Добрые дела стоят дорого, и я потратил большую сумму, чем первоначально рассчитывал. Но когда я увидел, как загорелись радостью глаза маленьких пациентов, мне стало несколько легче. Я понял, что деньги потрачены не зря, ведь искренняя радость стоит дороже любых денег, особенно если это радость больных детей, которых уже мало что радует.
Мы пожали с директором больницы друг другу руки, и я пошёл по этой жизни дальше наматывать свои невидимые круги…, пока один из них снова не привёл меня сюда.
Я оглянулся назад и увидел, как много было потеряно на этом пути, и ничего важного я не приобрёл взамен.
Я подошёл к незримой черте, к пресловутой точке невозврата. Я чувствовал, что стоит сделать ещё один неверный шаг – и всё, скорее всего, обратного пути уже не будет, я окончательно потеряю себя.
Случится то, что предсказывал мне Эдмунд: я окажусь в незнакомом для себя мире, где стану совсем другим человеком, забуду то, что сейчас для меня важнее всего, и стану наиболее приспособлен для выполнения неведомого мне предназначения.
Шаг – и всё…, я даже думать об этом перестану, я просто буду идти по этой жизни дальше к непонятной для меня цели, по проложенной для меня дороге, перестав быть собой.
Мне стало страшно, я не знал, что делать дальше.
Я вцепился в гриву лошадки, на которой сидел, боясь разжать руки.
Эта детская площадка во внутреннем больничном дворе казалась мне единственным безопасным местом на планете, и только оно всё ещё связывало меня с ускользающим прошлым.
Я давно уронил зонт, пижама промокла, но я этого не замечал.
Я стремительно погружался в прошлое.
Как же много я успел забыть…, но пока я находился
