А вы не хотите переехать в Польшу? В Силезии вам может грозить опасность. Сейчас очень неспокойно.
– А, – Хониок махнул рукой. – Будь что будет! У меня там ферма. Неужели я брошу дело всей жизни? А что до Гитлера – да не пошел бы он к черту. Уверен, ему осталось недолго.
– Я же говорил, что среди немцев есть порядочные люди! – сказал Ожешко. – Порядочные и бесстрашные. Люди, в которых еще не заглох голос совести. А теперь пойдемте к Пивной улице, там есть отличное заведение.
Весь вечер мы пили пиво и разговаривали. Хониок был интересным собеседником для силезского фермера. Он рассказывал смешные деревенские истории и много шутил, а когда речь заходила о политике – громко проклинал Гитлера и желал победы польскому оружию.
– И пусть нашему доблестному вермахту здесь дадут такого пинка под зад, чтобы они драпали до самого Берлина! – говорил он, пил и смеялся, а затем вновь становился серьезен. – Знаете, когда я читаю немецкие газеты, мне иногда хочется рычать от злобы. Эта бешеная собака не понимает, что найдет здесь свой конец! И я уверяю вас: среди немцев намного больше порядочных людей, чем кажется. Просто они задавлены, их не слышно, но они есть. И однажды они заявят о себе. Будьте уверены.
Я поддакивал и кивал головой. И все же мне он был неприятен, как неприятен любой человек, желающий поражения своей стране.
– Господи! – говорил Хониок, оглядывая кабак после глотка пива. – Каждый раз, когда я приезжаю сюда, я дышу воздухом свободы. Не смотрите, что я немец по паспорту: в душе я поляк. Сегодня мы все поляки. Все честные люди, оказавшиеся под тенью Гитлера.
– И все же лучше бы вам переехать сюда насовсем, – заметил я. – Зачем по собственной воле жить в стране, которую вы не любите?
– Я люблю Германию! – возмутился Хониок. – То есть, как сказать… Я ненавижу германское правительство, армию, всех этих пропагандистов, всю эту тупую, серую массу, которая повелась на их слова о величии народа.
– Но ведь народ – это и есть страна. – Я не мог упустить случая немного поиздеваться над его логикой.
– Народ одурманен! – воскликнул Хониок. – Они ничего не понимают! Их загнали в стойло, а они только и рады размахивать руками и орать свое нелепое «Зиг хайль, зиг хайль».
Он поднял вверх руку и карикатурно изобразил нацистское приветствие, исказив голос, выпучив глаза и оттопырив губу.
– Идиоты, – продолжал он.
– Ну так переезжайте сюда! – повторил я.
– У меня там ферма, – опять смутился Хониок.
Мы сидели в пивной до позднего вечера. Хониок изрядно напился, и Ожешко решил отвести его до дома. Я пошел к себе пешком, поскольку жил совсем недалеко.
Забавный парень, думал я, идя по освещенным фонарями улицам Кракова.
Тогда я еще не знал, что Франц Хониок все-таки сыграет свою роль в истории. В конце лета его арестует гестапо. 31 августа его накачают наркотиками, переоденут в форму польских повстанцев
