Помните мост?
Гельмут кивнул.
– Вы отняли кое-что у моего очень хорошего друга, – повторил Орловский. – И теперь за вами должок. А долги надо возвращать.
За все время, пока он говорил, он не сменил ни позы, ни выражения лица, ни положения рук.
– Как говорится, око за око, – добавил он и скривил губы в улыбке.
Зубы Гельмута застучали. В купе было душно, будто накурено, и по-прежнему подернуто дымкой. Пейзаж за окном расплывался разноцветными кляксами: поезд разогнался на полную скорость. Деревья сливались в сплошное грязно-зеленое месиво.
Поезда обычно не ходят так быстро, это слишком большая скорость, подумал вдруг Гельмут.
Орловский продолжал смотреть на него немигающим взглядом.
Гельмут дрожал, его рука стала дергаться. Он смотрел в окно, на пол, на потолок, на стол, лишь бы не видеть глаза Орловского.
– Око за око, Гельмут Лаубе. Мой друг очень ждет, когда вы вернете ему долг.
Но поезда не могут так быстро мчаться, опять подумал Гельмут. Он снова посмотрел на стол: стакан с чаем был полон до краев.
Но ведь он выпил почти половину стакана!
Он посмотрел на деньги, лежащие рядом. Это были две гладкие блестящие бумажки, целиком окрашенные зеленым, без портретов и узоров. Монеты рядом тоже были абсолютно гладкими, без цифр.
Внезапная догадка вдруг озарила Гельмута, и его снова мелко затрясло, и сам поезд будто подскочил на кочке.
– Да вы же мне снитесь! – сказал он и засмеялся.
И в этот момент пейзаж за окном вдруг вздрогнул, остановился и поплыл, разгоняясь, в обратном направлении. Дрожь в теле стала сильнее, вагон трясло.
– Снитесь! Всего лишь снитесь! – Гельмут захохотал.
– И что с того? – обиженно проговорил Орловский.
Но Гельмута было не остановить. Он смеялся все сильнее, до хрипа, до одышки, и пока он смеялся, Орловский прямо на глазах становился меньше, словно усыхал, как мумия; а сам он, Гельмут, увеличивался в размерах, и купе становилось тесным, а Орловский уменьшался, сгибался в спине, дряхлел и становился похожим на высушенного карлика. Гельмута распирало, он уткнулся головой в потолок и продолжал хохотать; и воздух становился густым, будто его можно было месить, как тесто. Маленький Орловский свалился тряпичной куклой под стол. Затрещали стены вагона, задребезжала обшивка, и поезд вдруг сначала резко подскочил вверх, а потом замер на месте и рухнул.
– Товарищ, мы подъезжаем к станции Калинова Яма.
Кто-то коснулся рукой плеча. Гельмут вздрогнул и резко раскрыл глаза. Над ним стоял проводник.
– Вы просили разбудить, – сказал он с извиняющейся улыбкой.
IV. ДЕМОНЫ
Старуха умерла, когда мне было пятнадцать лет. В день похорон было жарко и солнечно, а вечером, когда мы пошли от кладбища домой, всю дорогу нас сопровождало пение соловья. На следующий день я пошел гулять и заблудился
