Поверил ли он? Не знаю. О подготовке к польской кампании я тоже не говорил – это было совсем лишним.
Остенмайер говорил вещи, о которых по-хорошему надо было донести в гестапо. Он говорил, что немецкую нацию поработили демоны.
– Конечно, вы можете сказать, что демонов не существует, и будете отчасти правы, – говорил он мне, поправляя очки. – Действительно, тех самых демонов с рогами и копытами в реальном мире не существует. Я говорю о демонах, которые живут в каждом из нас. Без исключения. Во мне, в вас. В фюрере.
– Карл, – я широко раскрыл глаза. – Вы прекрасно понимаете, что такие вещи не следует говорить. В случае чего ваши заслуги не спасут вас.
– А я говорю их только вам. Оцените степень доверия.
Он улыбнулся и продолжил:
– С другой стороны, я и не говорю, что демоны внутри – это что-то по определению плохое. Нет однозначно плохих и однозначно хороших вещей. Вы сами мне это говорили еще при первых встречах.
– Говорил.
– Так вот: я не говорю, будто это что-то плохое. Но это может привести к очень печальным последствиям. Демоны всегда разрушают. Разрушив все вокруг, они принимаются за разрушение себя. И если бы существовала некая идея, способная уравновесить эту разрушительную силу, я был бы спокоен за наше будущее. Но такой идеи нет.
– По-вашему, национал-социализм – разрушительная идея?
– Вы сказали, – улыбнулся Остенмайер.
– А эта штука, – я указал на значок НСДАП на лацкане его пиджака, – не разрушает вас?
– В партии много хороших людей. Я же не говорю вам, что национал-социализм плох. Он не плох сам по себе. Просто он может плохо закончиться.
– Но почему?
– Гельмут, я хочу, чтобы вы смотрели в будущее с открытыми глазами и без страха. Даже если мы каким-то чудом избежим военной катастрофы (а я уверен, что не избежим, но этого я вам не говорил), нас настигнет катастрофа психическая. Она уже здесь, в наших головах. Мы почувствовали вкус крови и хотим разрушать. Опять– таки, поймите, я не говорю, что это плохо. Это естественное желание человека с первобытных времен. Демоны жили в нас еще в те времена, когда мы сидели в пещерах и били друг друга дубинками. Просто тогда они были сильнее. Но разрушение – я скажу вам очень важную вещь – разрушение никогда не имеет четко направленного вектора. Разрушение всегда происходит сразу во все стороны – и вовне, и вовнутрь. В разных пропорциях, с разной силой. Сейчас мы запускаем чудовищную разрушительную цепочку событий, которые перевернут мир. А больше всего перевернут нас. Кровь опьянила нас, но рано или поздно настанет суровое похмелье.
– Почему вы считаете, что у разрушения нет четкого вектора?
– Очень просто. Вы рассказывали, как взорвали мост. И говорили об этом, как обычно говорят о серьезной психической травме мои пациенты – умалчивая подробности, пытаясь не сболтнуть лишнего, но с особенным упором на ваши личные чувства. Например, при виде убитого товарища. Простите,
