хватает меня за шиворот.
– Ты следующий.
– А он?
– Хочешь лежать вместе с ним?
Я неловко выхожу из строя.
Стоящие рядом спрашивают, что делать.
Идя к столику, я громко говорю:
– Зафиксируйте голову, немного приподнимите, следите за его ртом, он может прикусить себе язык или захлебнуться слюнями, в этом случае слегка поверните голову, возьмите кусок одежды…
Приклад автомата вонзается промеж лопаток.
Я падаю.
Слышу голос охранника:
– Заткнись.
Слышу заключённых:
– Его рот зажат, что делать?
Я вспоминаю предсмертные крики двух обречённых. Быстро нам внушили: кто здесь никто.
– А что вы можете сделать? Молитесь, – думаю я, поднимаясь с пола.
***
Лысый и почти слепой из-за порошка против клещей и слизистой оболочки глаз, я сажусь за очередное испытание – нанесение личного номера.
Что это значит? Если представить тату салон – с ним нет ничего общего. Я не выбираю татуировку, здесь нет эскизов, личный номер бьют исключительно на шею – мой 46.
А ведь это номер того эпилептика – противное слово. Куда же, чёрт побери, я попал?
Номер наносится на левую сторону шеи. Одной и той же иглой каждому заключённому – я молюсь, надеюсь, просто надеюсь, ибо в бога я не верю, чтобы ни у кого из предыдущих заключённых не было сифилиса, гепатита, СПИДа или чего-нибудь ещё. Антисанитария и неумелость здешних мастеров сделали бы даже клеймение раскалённым железом более гуманным способом.
Игла глубоко проникает под кожу.
Слева от меня сидит татуированный цыган, на его шее нет места для личного номера. Охранники, недолго думая, пытаются набить цифры на его лбу, но цыган сопротивляется.
Справа от меня сидит молодой парнишка – он плачет.
Кровь стекает по моей шее.
За спиной стоит мужчина лет сорока и рассказывает, что в его время татуировки ещё что-то значили, сейчас же молодёжь сама не понимает, что царапает на своём теле. В зеркало я вижу, что на его плече факел обвит колючей проволокой – уже выцветшая наколка.
Слева от меня на полу лежит цыган, он без сознания, надзиратель набивает личный номер на его лбу.
Число 46 навеки запечатлено на моей шее.
– Теперь это твоё имя, – сообщает один из охранников и отправляет меня за другими уже готовыми заключёнными.
За следующей дверью седой мужчина с шикарной бородой и аккуратной стрижкой высказывает претензии нашему усатому надзирателю:
– Вы даже не представляете, какого чёрта натворили. Я жду письменного объяснения!
– Да, босс, – непривычно для Сталинской манеры, отвечает усач.
Заметив нас, они замолкают.
Глаза усатого выражают откровенную неприязнь, бородатого необычайную уверенность.
Толчок в
