себе умышленный вред. И вот вернулся я после череды неудач в наш городишко, в то кафе при вокзале. Гамбургеров тех я там не нашёл, зато нашёл Кэри – в переднике и за стойкой. Она обрадовалась мне, смотрела с каким-то отчаянным выражением в глазах, обняла, как за соломинку схватилась, щебетала, что вспоминала меня в последние годы каждый день, фантазировала, как бы все у нас сложилось, не будь Хенрика и поступи она иначе.
И я вдруг понял, что причина моих неудач вовсе не во мне. Она – в этой идиотской парочке, что внесла хаос в мою судьбу, нарушили ход моей жизни и даже не заметила этого. Они жили для себя, не видя, как разрушают меня. И тут, Арне, меня как молнией ударило – я понял, чего хотел все годы своего забытья. Я хотел их смерти, я хотел мести, хотел наказать их обоих, хотел остаться один без их отравляющего присутствия в этом мире.
Парень всё ещё пьяненько глядел на меня мутными глазами, но я видел, что ещё чуть и он полностью будет внимать мне. И я разорвал эту грань – я заставил его протрезветь.
– Конечно, мы переспали. На славу. Сбылась мечта этой тупой дуры – я был с ней. Она наверняка была уверена, что проснётся утром в моих объятиях или с чашкой кофе на своём заляпанном столике. Как же! Она проснулась одна, в давно остывшей кровати, а я уже посмеивался в это время по дороге в Берген – я ехал к этому придурку. Поздороваться. Поговорить. Объясниться. Позволить ему излить мне душу. Покаяться, так сказать.
Оказалось, такого известного человека как наш Хенрик – красавчик, найти можно было в любой паршивенькой газетёнке – он там мелькал в качестве директора какой-то фирмочки по изготовлению мебели. Наверняка отец помог – у самого Хенрика на такое мозгов бы не достало.
– Нашёл, в общем, я его через полчаса после приезда, но сразу, конечно, к нему не поехал. Приоделся, потратил все сбережения на ствол, нож с зазубренным лезвием – как для томатов, знаешь?
Я смаковал события, произошедшие со мной чуть более суток назад, а Арне, бедняжка, боялся дышать, слушая о моих приключениях.
– Не люблю, когда все просто, дружище Арне. Когда нож входит в человеческое тело как в масло, какой от этого кайф? Нужно чувствовать его ход, как он миллиметр за миллиметром рвёт плоть ненавистного тебе человека, продвигаясь медленно вперёд. Ты умеешь готовить, дружок?
В ответ – нервный кивок.
– И я умею. У меня матушка была знатным поваром в забегаловке напротив школы, где я учился. Я туда ходил обедать и все мне завидовали, потому что я никогда не платил.
– Так вот, дорогой Арне, чтоб ты представлял. Подобный нож входит в тело человека так же трудно, как если бы ты пытался порезать говядину поперёк волокон. Такой же треск распарываемой ткани, с натугой движущийся инструмент и ощущение такое же мерзкое. Будто ты виноват в смерти этой коровы. Будто готовишь стейк из ещё живого существа. Я, к слову, вегетарианец, а ты?
По его лицу я понял, что теперь он им точно стал.
– Но то
