вернулся я в холл его компании далеко за полночь и попросил охранника доложить обо мне, сказал, что дело неотложное, жизненной важности.
Что оставалось делать Хенрику? Он ждал меня с этакой удивлённой улыбкой. Ещё не ложился, по всей видимости.
– Я хотел сразу всё закончить, но любопытство, моё врождённое любопытство не позволило мне просто врезать ему ножом в живот. Я сыграл захмелевшего бывшего приятеля, у которого не ладится жизнь и так нужен совет друга в эту тоскливую ночь.
Я уселся на диван в его кабинете, начал сбивчиво вспоминать юность и ненавязчиво так упомянул.
«Помнишь, мы встречались с ней? А ты потом её увёл. А зачем, кстати, Смитти?»
Он снисходительно мне улыбнулся и говорит: «Эрик, да ты выпил. Пойди, проспись. Кэри и не против была. Я позвал. Она пошла. Дружба дружбой, а самочки не в счёт.»
– Дальше, Арне, дружище, я не помню, как, но я очутился рядом с этим мерзавцем в считанные секунды и, когда пришёл в себя, уже держал его мёртвой хваткой за волосы, да так, что он даже хрипеть не мог.
А потом вдруг спокойствие… Я медленно достаю из-под пиджака, заткнутый за брюки нож, откидываю ему голову, чтобы видел зубастое лезвие, затем рывком наклоняю его башку и, уже не раздумывая, прорываю его живот. Треск был такой жутковатый и неестественный. Будто куклу тряпичную вспарываешь.
– На Хенрика я уже не смотрел – он, без сомнений, в сопли ударился – глядел только на нож. Лезвие было то, что надо – длиннющее и я всё погружал его в живот, а там все лопалось – кожа, внутренности. Хотел ещё провернуть, как в фильмах мафиози делают, но как-то вдруг противно стало, что столько времени и денег на него потратил. Я рванул нож. Потом заботливо оглядел его тушку в поисках нового места и, наконец, плюнув, банально воткнул его в сердце. До сих пор поражаюсь, как я театрально поступил. Нож. В сердце. Прям песня какая-то.
Мой смех Арне не поддержал. Может сказать ему, что я – писатель, а то даст здесь дуба. Вроде неплохой паренёк. И не перебивает.
– Но Хенрик ещё минут пять подыхал, сказать всё что-то пытался. Я смотрел на него и думал, как он скучно мрёт. Ну точно драма в театре. Хотелось ему всадить ещё пулю в его милую мордашку. Я не стал. Усталость какая-то навалилась.
Оставил его, вымыл руки, да и поехал к себе в отель. Собрал вещи и вот еду уже полтора часа здесь с тобой, старина. Ну как тебе история?
Арне медленно повернул ко мне лицо, по которому ясно было видно, что он колеблется, улыбнуться мне или многозначительно, осуждающе промолчать. Ему было несказанно трудно определиться – с одной стороны, юношеский пыл подсказывал ему, что так нельзя и нужно обезвреживать всех злодеев, старик же, потихоньку занимающий с каждым днём его пока ещё молодое тело, трясся за жизнь. Я решил его больше не мучать:
– Да не парься так, друг – я ж писатель. Проверяю на таких вот, как ты, сюжетец свой. А ты и протрезвел, я смотрю. Значит, я имею успех.
Я
