никакого Пути.
Золотой зов – это сумасшествие.
Это надо побороть.
Перерасти.
Надо учиться, вырастать, строить свои корабли, обыкновенные, из железа, а не из золота… Хватит детской блажи.
И главное: «родители» сказали, что если он еще раз убежит, то им больше не разрешат его воспитывать. Не доверят, как не справившимся. Заберут.
Куда?!!
Как это – «не надо знать»?!!
Вообще-то он струсил. Потому перетерпел уже столько настоящих волшебных дней, когда соседний мир приближался и зов его был отчетлив и понятен. Словно кто-то далеко пел высоким ясным голосом… А иногда это было похоже на волчий вой. И даже сердце щемило, так хотелось к этому волку. В некоторые ясные, прохладные дни золотой и ласковой осени казалось, что мягкий сильный ветер, несущий волчью песню, дует прямо оттуда, что Золотой Путь туда начинается за каждым углом! Но он терпел… И терпел.
Вот он перетерпит этот последний день, с мокрым снегом, уже безнадежный и почти ничего не обещающий, а дальше уже зима. Он повзрослеет за зиму и забудет свои сказки. Не будет убегать, сам не зная, куда – так, в другие координаты, в другие места, которых на самом деле нет… Он уравнения будет решать.
В классе продленки было душно, пахло раскрошенным влажным мелом и с соседней парты – отвратительными ароматическими фломастерами, которыми, отнимая друг у друга, рисовали какую-то чушь с цветочками лениво склочничающие девчонки. Он посмотрел вокруг, на всех этих удивительно довольных жизнью детей. Он и сам был ребенком, правда, иногда до ярости ненавидящим свою детскость, но все-таки ребенком. Но рядом с другими детьми он будто был старше на десятки лет. Не играл, не дружил, даже не разговаривал. Да и они опасались. Его никто из них никогда не дразнил – никто и не приближался. Его пугливо сторонились, иногда просили списывать на контрольных – но никогда не звали играть или гулять после школы. Какая уж там дружба! Вот они, «друзья»: то ссорятся, то мирятся, то секретничают, то с остервенением и мутными глазами дерутся. Хроническая придурковатость какая-то. Он даже не помнил, с кем из этих бестолково-шумных, занятых пустяками и бесцельными играми мальчишек когда-либо хотелось заговорить. А девчонки – вообще идиотки, с этими альбомами для наклеечек и рисованием принцесс и дистрофичных кошек…
Хотя, пока молчат, на них хочется смотреть. У них глаза красивые, а взгляд бывает прозрачным и внимательным, будто они что-то чувствуют важное. Может, и правда чувствуют, только рассказать не могут. Да и не спросишь. Нет у них для этого слов, а в головах всякая чушь. Так что девчонками лучше только любоваться: когда они забывают строить из себя принцесс, их движения становятся идеальными, а еще у них тонкие легкие руки… И они кажутся беззащитными… Ха. Ну, это мечты. Вон, Катька. Как даст в лоб какому-нибудь мелкому придурку, так
