Снаружи небо над фонарями уже стало черным, поднялось и похолодело, и снег перестал идти… Наконец он посмотрел вперед: там далеко, куда ушло солнце, небо прояснилось и бледно зеленело холодом.
Почему-то по спине скатился шершавый сердитый озноб.
Золотой горн протянул свою краткую точную ноту в сердце, и он почувствовал себя живым-живым, настоящим.
Неужели все всерьез? А вдруг получится?
Он боялся надеяться. Так, успокоиться и не суетиться. Горны – потише. Спокойно. Но золото предчувствия не таяло и не отступало. Вызолотило изнутри все его мрачные ментальные пространства – не засветиться бы снаружи. Никто ничего не должен заметить. Он – просто школьник, возвращающийся домой в пригород…
Потом начались остановки у пригородных платформ, за грязными стеклами стемнело до черноты; он соскучился, успокоился и захотел спать. Золото внутри будто баюкало мелодией нежной, как колыбельная. Черные дрожащие окна отражали друг друга и зеленые стены в бугорках узоров. Ему ничего не грозит. Пока золото внутри, пока он слышит зов – люди его не замечают, это уж проверено тысячу раз… Можно подремать.
Он и подремал, потом вдруг очнулся от скользящего скрежета дверей и проводил глазами вошедшего большого парнишку в заснеженной куртке – надо бы испугаться, что привяжется, но тот вовсе не был похож на обозленных беспризорников. Только посмотрел на его отражение в окне с другой стороны вагона, и почудилось сквозь дрему и бегучие далекие огоньки, будто тот едва заметно улыбнулся. Но и в этом не было ничего опасного. Странно лишь, что этот парнишка его заметил… Он только глянул сквозь тяжелые сонные веки, куда этот мальчишка сядет, а потом опять сморился и уснул уже глубоко.
2. Платформа Кребы
– Ну, проснулся?:
Он не испугался. Поднял голову, морщась от боли в задеревеневшей шее и тусклого света. Выпрямился, с трудом выдираясь из сонных пеленок. Глубокая ночь. Чувство Пути никуда не делось. Зов тихонько ноет в сердце. Тот самый мальчик, большой, снял руку с его плеча. В старом вагоне никого, кроме них. За черным окном отставали прежние далекие огоньки, но черная куртка на чужом мальчике высохла от растаявшего снега. Какой он – красивый? Нездешний. Не зря он его приметил. Глаза какие. С веселой золотой блесточкой внутри. И такой внимательности в глазах у обычных подростков не бывает. Чем-то свежим от него пахнет… И – он совсем безопасный. Добрый, и даже будто знакомый. Свой? Шевелиться было больно после долгой тряской неподвижности, и он потянулся. Спросил:
– Ты кто?
– Гонец, – почему-то вздрогнув, он смешно приподнял брови. – А ты малыш совсем. Ведь проспал бы сейчас все на свете. Не зря я решил тебя встретить.
У него лицо было бледным от бессонницы, а пристальные ореховые глаза – такие же
