на мгновение задумалась:
– Может быть, старого господина? Ибо с приближением старости мужчины ведут себя не так, как женщины. В то время как женщины, пользующиеся большей свободой, которой они обязаны утрате привлекательности и которая вызывает в них желание отомстить за жизнь, проведенную в услужении и подчинении, часто становятся властными, резкими, даже злобными и сварливыми, мужчины же, сняв с себя доспехи и не чувствуя теперь груза суровой военной обязанности, то есть защиты слабых существ, охотно становятся снисходительными и мудрыми, благодушными от более приятной жизни, прелесть которой они не могли прежде позволить себе вкусить. Они становятся понимающими и простыми, то есть в них проявляется лучшее, что составляет их естество… Это случилось, как мне кажется, с патриархом здешних мест, слывшим в свое время очень строгим законодателем, еще более строгим, чем Уинтроп, основатель, которого, по слухам, он изгнал из города.
Пока она говорила, тот, о ком шла речь, появился на пороге; его высокая, величественная и стройная, несмотря на возраст, фигура закрывала собою почти весь дверной проем. Он неподвижно стоял на пороге и напоминал выполненный во весь рост портрет какого-нибудь предка в раме. Его выцветшие глаза смотрели на присутствовавших с тем отстраненным, загадочным и доброжелательным выражением, какое искусный живописец мог бы придать своему заказчику для того, чтобы тот сохранил на века в назидание потомкам свой образ, особо об этом не задумываясь: улыбающийся и суровый одновременно.
Так как перед ним были четыре женщины: Анжелика с нимбом светлых волос, величественно восседавшая в большом кресле, Рут, сидевшая перед все еще разложенными картами рядом с Номи, склонившей голову ей на плечо, и Агарь у их ног, плетущая венок; даже пять, если считать Онорину, рыжая шевелюра которой пылала в углу, и даже шесть, если отнести к женской половине рода человеческого Глорианду, имя которой было длиннее ее самой, – достопочтенный Сэмюэл Векстер, единственный мужчина, приковывал к себе в это мгновение всеобщее внимание, и взгляд малышки показался ему не менее глубоким, чем взгляды остальных.
Взгляды всех этих женщин, направленные на него одного, мужчину-хозяина, мужчину-стража, мужчину-судью…
«А ведь в чем душа держится», – подумал он, чувствуя, насколько сам он был слаб перед этой сходящейся на нем одном силой.
И улыбнулся еще шире.
Он подошел к колыбели, посмотрел на Раймона-Роже де Пейрака, второго представителя мужской половины рода человеческого в этой комнате, спящего, крошечного, не осознающего этой сомнительной привилегии, и процитировал:
Человек, рожденный женою,
Краткодневен и пресыщен печалями:
Как цветок, он выходит и опадает.
Убегает, как тень, и не останавливается,
И на него-то Ты отверзаешь очи Твои
И меня ведешь на суд с Тобою?
– Первая часть Книги Иова, глава четырнадцатая, – хором сказали Рут и Номи, собирая со столика и укладывая в сумку
