шума в ушах, машинально открыл рот, но крика не было. Он не мог кричать. Его сковал страх, перемешивающийся с каким – то внутренним состоянием лютого ужаса. Это был шок. Он задыхался, жадно глотая воздух. С выстрелом, он ощутил горячие капли крови на своем лице. Револьвер, падая из рук Пола, гулко ударился о пол. Поперек кафельной плитки пробежала тонкая трещина. Отец повалился, словно мешок, с размозженным виском на подогнутые ноги Вулмерта. Из кармана его брюк, звонко бряцая о пол, выпали и раскатились по кафелю оставшиеся патроны.
Вулмерт ничего не слышал. Пытался крикнуть – не мог. Тело его не слушалось: он не чувствовал ни рук, ни ног. Он так и сидел некоторое время, плача с закрытыми глазами. Затем, с большими усилиями, ему удалось подогнуть ноги еще плотнее к себе и столкнуть еще горячее и липкое, но уже бездыханное тело отца. Глаза Пола, словно остекленевшие бусины, удивленно смотрели в пустоту. По полу начало растекаться темно-красное пятно, которое окрашивало штаны Вулмерта свежей теплой кровью. Вулмерт попятился прочь от тела отца, сидя на полу. Попробовал встать, опираясь о дверной проем ванной. Его ноги каждый раз, словно ватные, подкашивались, и он снова и снова оседал на пол. Вулмерт чувствовал запах горелого пороха и железного привкуса крови. Его стало мутить. Он еще раз, мельком, взглянул на отца и почувствовал, как сжимается все его нутро. Затем последовал приступ удушающей тошноты. Не вставая с пола, Вулмерт стал сплевывать прибывающую слюну, которая, перемешиваясь с кровью, заполняла рот. Его стошнило на пол, рядом с ногами отца. Потом еще и еще. Вода в раковине все время продолжала стекать. Вулмерт на четвереньках добрался до раковины и, цепляясь руками за ее края, попробовал приподняться и прополоскать полость рта. Его тело все еще ныло от тупой боли повсюду, особенно в области живота и груди. Затекший глаз открывался лишь на четверть. Он не мог дышать носом, поэтому глубоко и тяжело вбирал воздух ртом. Разбитая губа опухла. Мокрые волосы налипли на лоб. Он взглянул в зеркало, висящее над раковиной, и увидел свое бледное разбитое лицо, забрызганное каплями крови. Ему опять стало плохо. Он несколько раз ладонями плеснул себе в лицо холодной воды и прополоскал рот. Вытирая мокрое лицо рукавом своей толстовки, он опустился вновь на пол, подле тела отца, от очередного приступа дурноты.
И только тогда, когда тошнота стала понемногу отступать, а боль в теле не чувствовалась так сильно, как сначала, Вулмерт, лежа на спине и глядя в потолок на лампочку, освещающую тусклым светом помещение, неожиданно понял: «Живой… Живой!»
Ему было всего пятнадцать лет…
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
(Новый
