подумать, маркиза, какое будущее может открыться перед вами при условии… обдуманного поведения, – не давая Юлии возможности ответить, он вызвал охрану и приказал увести пленницу.
Перетти и Виктория остались вдвоем. Он подошел к ней и встал за спиной, осторожно взял за руку и, перебирая тонкие пальчики, тихо проговорил:
– Все будет хорошо. На время ты уедешь – в родной Клермон или в обитель поближе к твоему дорогому Милану. А потом я заберу тебя в Рим, ко двору. К себе.
Он ощутил, как напряжение оставляет Викторию, и сам выдохнул с облегчением: «Обошлось».
– Но пока, до того как все решится, тебе необходимо быть в Риме.
Не отнимая руки, Виктория повернулась лицом к Папе. В ее глазах блестели слезы.
– Вас могут обвинить в укрывательстве преступницы…
– Ты только сейчас об этом подумала?! – он снисходительно усмехнулся.
Виктория смутилась и опустила взгляд.
Перетти вспомнил, как он впервые увидел ее совсем еще девочкой, какое сильное впечатление тогда произвела она на него. И еще раз поздравил себя с тем, что так удачно разыграл эту фигуру в очередной испанской партии. Но ни одна из его холодных расчетливых мыслей не отразилась на лице, в глазах были только нежность и сопереживание.
– До приезда представителя твоего супруга ты вольна в своих действиях. А теперь ступай, дитя мое, тебе нужно отдохнуть.
Женщина подавила вздох разочарования, когда Феличе отпустил ее руку и отступил. Склонившись в глубоком поклоне на несколько мгновений, она выпрямилась и, не оборачиваясь, вышла.
Когда за Викторией закрылась дверь, Перетти вызвал служку и потребовал вина. Впереди был еще один разговор. Выпив и переодевшись в темную сутану, Папа направился в подвалы дворца.
***
В камеру к своей узнице Перетти шел со смешанным чувством ожидания и раздражения. Ее красоту и ум он оценил уже давно, но вот свое отношение к Юлии Везен определить не мог. С одной стороны – и в этом Феличе Перетти с трудом, но все же признавался себе – он готов был постелить к ногам этой женщины все мантии мира и свою в числе первых, с другой – всякий раз укрощая, подчиняя, заставляя ее ощущать свою власть, он испытывал почти физическое удовольствие. Он то жаждал приникнуть к ней, как к источнику наслаждения, то укрыть от всех невзгод этого мира, то своими руками ощутить, как перестает биться упрямая жилка на точеной шее. Но основой всей этой смеси чувств было одно – чувство собственника, творца: забрав ее из низкопробного притона на задворках Парижа, он сделал из девчонки даму высшего света, и она, черт возьми, должна благодарить его за это, а не предъявлять требования.
Едва дождавшись пока охранник откроет камеру, Перетти отослал всех и шагнул внутрь.
Маркиза стояла на коленях и тихо напевала. Прислушавшись, Папа разобрал слова протестантского гимна. Затворив плотнее двери, Сикст обратился
