балетом. Девочка, холодно, сказала их воспитателю, как себя называл обходительный человек, средних лет:
– Мне это неинтересно. Я не против уроков музыки, но на балет пусть ездит Надя… – они подозревали, что МГБ могло отыскать и заключенную преподавательницу балета, но решило воспользоваться находящимся под рукой хореографическим училищем.
Интернат, как называли пышное, ампирное здание, стоял на большом, огороженном участке, на берегу лесного озера. От проходной, с воротами мощного железа, до окраины города было всего полчаса на машине.
Покосившись на переднее сиденье, на шофера и шелестящего газетой сопровождающего, Надя нашла в складках пледа простой карандаш. Аня ездила с братом на занятия академическим рисунком, в художественный музей:
– Там тоже думают, что мы дети лагерных начальников, – криво усмехнулась Надя, – я по лицу Екатерины Никодимовны все понимаю. Но, может быть, она мне расскажет о Париже, хотя бы немного… – перегнувшись через плечо брата, она поинтересовалась: «Что это?». Павел поднял серые глаза:
– Мост Понте-Веккьо, во Флоренции. Нам сегодня рассказывали о рисунках Леонардо. Ты знаешь, что он придумал вертолет и водолазный костюм… – когда брат начинал говорить об искусстве, его было не остановить:
– Едва он начал ползать, он потянулся за карандашами и бумагой, – вспомнила Надя, – Аня тоже такая была… – машина шла мягко. Сестра, зажав зубами ластик, растушевывала купол какой-то церкви.
Они давно поняли, что ни в опеле, ни в апартаментах, в интернате, нельзя говорить ни о чем серьезном. Надя услышала слово еще на Дальнем Востоке:
– Жучки. Приспособления для прослушки называются жучками. Они записывают наши разговоры, снимают нас и показывают папе… – им объяснили, что отец выполняет важное задание партии и правительства. Воспитатель, прилетевший в Де-Кастри, улыбался:
– Советская страна заботится о детях героев, вы поселитесь в особом интернате. У нас есть лес, озеро с лодками, вы можете забрать туда собак… – он потрепал одного из мопсов по мягким ушам. Песик, мотнув головой, недовольно заворчал:
– Даже собаки их не любят, – мстительно подумала Надя, – хотя у них есть своя свора…
По ночам территорию интерната обходили патрули, в сопровождении немецких овчарок. Дети, жившие в комплексе, считали, что их родители находятся в секретных командировках. Левины, как значилось в их папках, ни в грош ни ставили эту чушь, по выражению Нади, но вели себя тихо. Выгуливая собак, в розарии интерната, старшая сестра, мрачно, сказала:
– Папу арестовали, а нас держат в заложниках, так это называется… – Аня махнула в сторону ампирных колонн:
– Они пусть что хотят, то и думают, но нас не обмануть. Но нельзя говорить, что мы обо всем догадались. Иначе нас могут разделить, или увезти от нас Павла… – девочки чувствовали себя ответственными за брата:
– Мы, хотя бы, немного помним мамочку, а он был совсем
