казнившее, рукой наймита западных разведок, великого поэта Пушкина, поставило своей задачей убить и Лермонтова… – гнусавила учительница, – для этой цели царь Николай выбрал предателя, Николая Соломоновича Мартынова… – отчество убийцы поэта она произнесла чуть ли не по складам. Девочки зашушукались, переглядываясь, указывая глазами на пустое место, в третьем ряду парт:
– Ира неделю в школе не появляется… – вспомнила Маша, – ее отец профессор, в медицинском институте, он консультирует в кремлевской больнице. То есть консультировал… – отца одноклассницы арестовали в прошлом месяце:
– Теперь и ее самой нет… – Маша очнулась от шепота соседки:
– Говорят, они хотели отравить товарища Сталина и продавали в аптеках таблетки, с высушенными вшами. Их сошлют на Дальний Восток, в Биробиджан… – дома ни отец, ни мать о таком не говорили. Маша сделала вид, что занята записью домашнего задания:
– У папы бесполезно спрашивать, он никогда не обсуждает служебные дела. Мама, тем более, ничего не знает. Но это ошибка, евреи не могут быть все виноваты. Саша тоже еврей, а он патриот Родины. Его отец Герой, он отдал жизнь за партию и правительство… – пронзительно затрещал школьный звонок. Маша взглянула на швейцарские, золотые часики:
– Еще сорок минут до урока музыки. Я успею и в буфет, и в цирковой зал… – вскинув на спины ранцы, топая ногами, пятый «А» понесся по широкой лестнице вниз.
В середине занятия концертмейстера вызвали в отдел кадров.
Пожилая женщина ушла, оставив Машу наедине с большим, черного лака роялем и растрепанным сборником нот: «Романсы русских композиторов».
– Соберись, – недовольно сказала преподаватель, – что с тобой сегодня? Ты словно саму себя не слышишь… – с беленой стены маленькой комнаты на Машу, строго, смотрел Петр Ильич Чайковский. Девочка и сама чувствовала, что пальцы ее не слушаются, но ничего не могла сделать.
Она едва не опоздала на занятие, пронесшись вихрем от улицы Чехова до Пушкинской улицы, не обращая внимания на прохожих, зачем-то столпившихся под репродукторами. В кармане кашемирового пальто Маши, с аккуратным воротником, рыжей лисы, болтался забытый бумажный пакет, из школьного буфета. Песочное пирожное с глазурью она хотела съесть по дороге в театр. Мимолетно вспомнив о сладости, она покачала белокурой головой:
– Мне сейчас кусок в горло не полезет. Зачем я об этом думаю? Старик был не в себе, не надо обращать на него внимания… – подойдя к запертой, железной калитке с вывеской «Репетиционная база Госцирка», Маша наткнулась на пожилого человека, в треухе и косматом тулупе. Седоватая борода обрамляла морщинистое лицо. Он рассматривал виднеющиеся поверх ограды, башенки, на крыше здания:
– Интересно, зачем их туда поставили… – впервые задумалась Маша, – товарищ, должно быть, заблудился, он гость столицы… – старик не напоминал человека,
