нервничал. Он снова и снова прокручивал в памяти телефонный разговор, прикидывал так и эдак, что сказать, как себя вести… Почему-то мысли путались, разбегались, и Геннадий никак не мог сосредоточиться. Он несколько раз вставал, пил воду, выходил курить на кухню (обычно Галя не разрешала этого делать, и он курил в форточку, надеясь, что запаха не останется и жена ничего не заметит). Был момент, когда ему показалось, что драгоценный клочок бумаги с записанным на нем адресом куда-то пропал, исчез из кармана старенькой домашней ковбойки, и Геннадий похолодел от страха. Уже в следующий момент бумажка нашлась в другом кармане, левом, но Геннадий решил больше не рисковать. Он аккуратно переписал адрес в свой ежедневник и положил его в портфель. Газетный клочок спрятал туда же – на всякий случай.
Заснул он далеко за полночь, и то ненадолго. Почему-то ему вдруг приснился отец – впервые за эти годы. Он выглядел вполне здоровым, молодым и крепким, на щеках его играл румянец, а под рубашкой на руках бугрились мускулы. Геннадий и не помнил его таким… Только глаза были привычные, знакомые – добрые, усталые и немного беспомощные за стеклами сильных очков.
Во сне Гена снова был маленьким, и все хотел куда-то пойти – то ли гулять с мальчишками, то ли в лес, то ли на речку – а отец не пускал. Он долго, терпеливо уговаривал, а Генка упрямился и рвался прочь. Там, куда он собирался, почему-то казалось гораздо интереснее. Когда на плечо легла большая, теплая отцовская рука, Генка изловчился, вырвался и выбежал прочь. Он бежал, чуя, как ветер свистит в ушах, наслаждался ощущением свободы…
И знал, что вслед ему смотрят грустные, все понимающие отцовские глаза. Было стыдно, но тот, маленький Гена, все бежал и не мог остановиться.
Геннадий проснулся, когда небо только-только начало розоветь от первых солнечных лучей. Еще не рассвело, и утро не наступило… Вставать было рано, а потому, устроившись поудобнее, он старался лежать тихо, чтобы не разбудить жену, и думал.
К чему бы этот сон? Отца уже столько лет нет в живых! В последнее время, к своему стыду, он редко вспоминал о нем. И в родном городке не был уже… Да страшно подумать, сколько лет! Последний раз ездил на похороны матери. Помнится, Галина еще ворчала – Дашка была совсем маленькая, трудно остаться без помощи с младенцем, и вообще, похороны – это условность, ведь если человек умер, ему уже все равно… Но Геннадий тогда все же сумел настоять на своем и поехал.
Родной дом встретил его неприветливо. Геннадий чувствовал себя очень растерянным и виноватым, а еще – каким-то чужим, лишним здесь. После поминок сестра Ольга принесла толстую папку, перевязанную крест-накрест бечевкой, и положила перед ним на стол.
– Вот… От отца осталось. Мама просила тебе передать, сказала – ты разберешься!
Геннадий в ту ночь долго не мог уснуть – совсем как сейчас. Сестра постелила ему в том же закутке, где он спал подростком, на узкой и коротковатой лежанке. Он долго ворочался с боку на бок, но виной тому была не только неудобная постель. В окно светила полная луна,
