третьего, неопределенного пола. Первые двадцать минут все ощущали неловкость. Ни один из присутствующих мужчин никогда не ел в присутствии посторонних женщин – даже маленьких девочек или престарелых тетушек.
Я выбрала тему, на которую может свободно говорить любой афганец, – семья.
– Сколько у вас детей? – спросила я.
Большинство афганцев гордятся множеством детей. Когда они заговорили о своих одиннадцати детях, лица их просветлели.
– А сколько детей у тебя? – спросили меня, полагая, что в двадцать шесть лет детей у меня должно быть немало.
– Ни одного, – ответила я.
Наступила тишина. Я спокойно ела предложенную мне еду. Вопрос о детях преследовал меня в течение всей поездки (и много лет после), так что я привыкла. Но я постеснялась спросить разрешения сделать фотографии.
После обеда Мохаммед отвел меня в тайную школу для девочек. «Талибан» запрещает девочкам учиться, но некоторые афганцы так хотят дать дочерям образование, что создают тайные классы в подвалах собственных домов. Хозяин дома ждал нас у дверей. Поскольку там находились молодые девушки, Мохаммеду входить было нельзя, но хозяин дома провел меня через три маленькие комнаты, где молодые учительницы вели занятия для ярко одетых девочек из соседних деревень. Одежда девочек меня поразила – зеленая, пурпурная, оранжевая. Одна учительница – я бы не дала ей больше двадцати пяти лет – держала на руках младенца. Это не мешало ей вести урок у доски, рядом с которой были развешены несколько учебных пособий, написанных от руки. Дети сидели прямо на полу. Лишь у немногих были книги.
Вид иностранки поразил детей. Учителя, думаю, были удивлены не меньше – ведь я подвергалась серьезному риску. Я все еще боялась. Вытащила из сумки фотоаппарат, но так и не смогла сделать хорошие снимки: половина кадров получились нерезкими.
Мы поехали дальше. Узкая дорога устремилась в скалистые горы, и вот мы уже оказались на небольшом плато между двумя горными пиками. Здесь царила полная тишина. Я увидела небольшое, удивительно ровное озеро. Мохаммед и наш водитель все утро не молились, и это их явно беспокоило. Прежде чем Мохаммед приступил к молитве, я набралась смелости и спросила, можно ли его сфотографировать. Он согласился. Я была счастлива увидеть его на открытом воздухе, увидеть спокойные и плавные движения молитвы. На фоне суровых гор, под ярким небом Мохаммед выглядел абсолютно умиротворенным. Он начал молитву, подняв руки к ушам. Здесь мы были недосягаемы для «Талибана». И я поняла, какие моменты мне нужны – по-настоящему интимные, личные, когда люди так погружены в размышления, что забывают о беспокойстве, нет ли рядом талибов.
Когда мы продолжили путь, я смотрела на желтовато-коричневые горы, скомканные, словно простыни на постели. Среди скудной растительности виднелись глинобитные дома, сливающиеся с землей.
На четвертый день, ближе к вечеру,
