растянувшись на тонком матрасе, я поняла все преимущества того, что я гостья в Афганистане. У меня всегда будет собственная комната – в доме Мохаммеда мне отвели комнату, застланную коврами, с большим окном. В эту комнату не войдут мужчины. Мне не нужно думать о своей внешности, стремиться выглядеть привлекательно и очаровывать мужчин. В Америке я тратила массу времени и сил на то, что в Афганистане казалось пустым, если не бессмысленным. Было интересно погрузиться в незнакомый мир и идеологию.
В последние несколько дней пребывания в Афганистане, когда я бродила по улицам и входила в дома людей, я начала понимать и ценить ту анонимность и ту защищенность, какие давала мне плотная одежда, окутывавшая меня с головы до ног. Я поняла необходимость постоянно быть прикрытой.
Проснувшись на следующее утро в доме Мохаммеда и готовясь к новому дню, я поняла, насколько значимо постоянное присутствие моего «махрама», – меня охватило неизведанное ранее чувство покоя, когда все контролирует мужчина.
В июне 2000 года Кабул показался мне серым и одиноким городом. Монолитные, некрасивые здания и параноидальные состояния, витавшие в воздухе, выдавали тяжелое советское прошлое Афганистана. Некоторые районы города выглядели так, словно их замела страшная пыльная буря. Горы пыли погребли под собой ржавые машины, стоявшие в тени разбитых глинобитных домов. Настроение в городе резко контрастировало с настроениями в живых, залитых солнцем деревнях, относительно свободных от влияния «Талибана». В Кабуле все постоянно думали о том, что они делают и с кем общаются. Работники ООН – преимущественно афганцы, пакистанцы или люди из других мусульманских стран – комфортно себя чувствовали в своем анклаве, но я редко видела их на улицах Кабула. А местные избегали разговоров с иностранцами на людях.
В конце концов мне пришлось напрямую столкнуться с «Талибаном» – я пошла в Министерство иностранных дел, где иностранные журналисты должны были регистрироваться при въезде в страну. Это был Афганистан, о котором меня предупреждали: все, что я хотела сделать, должно было получить одобрение. Нужно было получить бумагу, написанную от руки на языке дари, поставить на нее печать министерства и подписать у некоего господина Файза.
В министерстве повсюду сновали молоденькие мальчики с большими тюрбанами на головах. Я прождала два часа, напилась сладкого чая и повысила свои шансы заработать диабет. Встреча с талибами меня пугала, но теперь я знала правила. К тому моменту, когда господин Файз вызвал меня, моя нервозность полностью прошла.
Этому упитанному министру прессы было не больше двадцати восьми лет. Я увидела традиционный тюрбан и длинную бороду. Он поприветствовал меня от лица своей страны. Наши голоса эхом отдавались под высоченным потолком. Странные тени играли на потрепанном ковре под нашими ногами. Я думала о мужчинах и женщинах, убитых и забитых камнями за измену, об убийствах
