совершенно правы!
Вновь улыбнувшись, положил ладонь на пачку фотографий.
– Собственно, этим я и занимаюсь чуть ли не всю свою жизнь. Грааль словно Полярная звезда – сколько не носит по волнам, все равно на нее курс держишь. Рассказать о моей работе? Это не так интересно, как кино, но и ездить где попало приходится, и даже мечом порой размахивать. Или не стоит вам голову забивать?
– А почему – забивать? Конечно, расскажите!
Giovinezza, Giovinezza,
Primavera di bellezza
Della vita nell’asprezza
Il tuo canto squilla e va!
Хотелось заткнуть уши, но, во-первых, неудобно, а во-вторых, густой бас сержанта Никола Ларуссо легко справился бы с таким препятствием. Не то чтобы страж порядка пел плохо, напротив. Но уж очень, очень громко.
E per Benito Mussolini,
Eja eja alala.
E per la nostra Patria bella,
Eja eja alala.
– Аляля! Аляля! – грозно откликнулось горное эхо. Сержант взмахнул кулачищем.
Dell’Italia nei confini
Son rifatti gli italiani;
Li ha rifatti Mussolini
Per la guerra di domani.
Вновь уловив «Муссолини», Уолтер слегка насторожился. Еще перед первым тостом договорились: о политике ни слова. Немцы, напротив, слушали с немалым удовольствием. Братцы из ларца даже пробовали подпевать.
Per la gloria del lavoro
Per la Pace e per l’alloro,
Per la gogna di coloro
Che la patria rinnegar.
Шестой в их компании – худой белокурый парень в полицейской форме – выглядел несколько испуганными. Даже голову в плечи втянул, как будто у костра не пели, а крепко ругались, причем именно в его адрес.
С этого молодого человека все и началось. Ларуссо вернулся к закату. Швейцарец «Кондор» с трудом, но вместил не только слегка позвякивающий груз, но и троих седоков. Кроме сержанта и Тони Курца приехал еще один страж порядка, представленный как Джованни Новента. Белокурый полицейский был молод и стеснителен, однако сразу же на хорошем немецком попросил называть его Иоганном. Сержант нахмурился, но возражать не стал.
На землю был постелен брезент и несколько одеял, а из недр кемпера появились два складных стула. На один были выставлены бутылки, второй же так и остался пустовать. Все предпочли разместиться на одеялах. Каждому достался глиняный стаканчик, тарелка и большой кусок еще теплого хлеба. Разливать пришлось доктору, у которого, по утверждению Тони и Андреаса, не глаз, а ватерпас.
Чуть в сторонке разложили костер. И из-за комаров, и просто так, для души.
На этот раз без граппы не обошлось. Вероятно, она и стала причиной того, что после второй порозовевший Иоганн попытался запеть. Неплохим тенором он начал выводить хорошо знакомую Уолтеру «Санта Лючию», но был тут же остановлен суровым сержантом. Как выяснилось, в новой, возродившейся Италии в ходу совсем другие песни.
E per la nostra Patria bella,
Eja eja alala![29]
Когда отзвучало эхо (Аляля! Аляля!), Никола Ларуссо со значением нахмурился.
– Вот что сейчас поет наша великая страна! А не всякие там неаполитанские завывания.
Иоганн Новента виновато
«Юность» («Giovinezza») – гимн итальянской Национальной фашистской партии (первоначально – студенческий гимн). Переводить эту фашистскую мерзость автор не будет.
