с усилием, они обращались картонным фасадом, декорациями замка, полного пустот. Они избавляли публику от того, чтобы видеть за цифрами суету и грязь, обонять неизбежную вонь, зажимать уши, зверея от шума. Суматошные реалии бытия оставались за скобками, за пределами, вне. Туда же выносился корпоративный мусор – вскипающие страсти, подводные камни, не говоря уже о борьбе за власть, не прекращающейся ни на день. Социальные взрывы и движения миллионов трансформировались в десятые доли отметок, подобных школьным. Это была смелейшая из абстракций, слишком смелая на мой взгляд, но мне не было дела до чьей-то правоты. Я использовал ее и только – точней не ее, а лишь тот факт, что ею пользуются другие. Те, чьи деньги рано или поздно должны достаться Семманту.
По шкале времени я углублялся далеко назад. Разные периоды проходили у меня перед глазами. Безмятежность и покой; за ними – золотая лихорадка; самый ее пик и внезапный шок, безудержное сползание вниз, к падению, к краху. Затем – тоска, обломки на океанском дне, глубокая депрессия всего и вся… Забавны были повторяемость и похожесть. Всякий вновь возникающий бум начинался с одного и того же. Несколько провидцев гнали мутную зыбь, прочие подхватывали, каждый в своем болоте – и вскоре уже весь мир бредил им в унисон. Новые фирмы росли как грибы, надувался пузырь, радужный и огромный, выдутый гигантской игрушечной лягушкой. Он ждал своего часа, своей острой иглы, и многие ждали вместе с ним, но верили при этом, что он не лопнет – никогда или еще не скоро. Повсюду главенствовали спесь и зависть – спесь тех, кто успел, и зависть опоздавших, с кривой ухмылкой пытающихся понять, можно ли еще впрыгнуть в уходящий поезд. Первых любили женщины, задирая свою цену до небес, а вторые исходили желчью, даже имея достаточно для безбедной жизни, портили себе кровь, становились невыносимы в быту…
Картины сменялись, не балуя разнообразием. Я видел нуворишей в дорогих костюмах и их склочных, вертлявых жен, огромные камни на толстых пальцах, услужливых лакеев, консультантов-пройдох. Стада юных девиц топотали острыми каблучками, трясли грудками из силикона, хищно тянули наманикюренные коготки. Никто не хотел упускать свой шанс. Маховик раскручивался быстрей и быстрей – казалось, весь мир уже пляшет в угаре, швыряясь банкнотами и золотыми монетами. И когда последний брокер-неудачник готов был поверить, что веселье вечно, когда он делал безрассудную ставку в слепой надежде, что и ему наконец повезет, тогда-то вдруг и происходили события, неприметные на первый взгляд. Несколько умных тут же избавлялись от риска, уходили в подполье, закапывались в глубокий тыл, а весь ковчег так и пер в самый центр шторма, и лишь оказавшись среди двенадцатиметровых волн, пассажиры понимали, что вечеринка подошла к концу. Дальше все известно – паника, женский визг, драка за спасательные плоты. Спад развивался стремительно, все шло вниз. Там и тут искали виновных, находили их, обличали с позором, но от этого никому не становилось легче.
Нувориши
