все, что происходило в республике, после подавления мятежа в Барселоне.
– А почему вернулся? – удивленно вскинув брови, спросил Нандо.
– Я дезертировал из батальона, а не из страны. Некоторое время да, решал, перебираться ли через границу, но…. Потом понял, что деваться мне некуда. Вернулся в Барселону, а потом, когда бои пришли в город, встретил вас. Вот так мы и встретились.
– Погоди, Арндт, может про то, как было, расскажешь подробнее? А то я перестаю успевать за тобой.
– Как скажешь, Нандо. В самом деле, я мало чего о себе рассказывал, вы, не особо спрашивая, некоторое время и вовсе считали меня чуть ли не предателем.
– Было дело, – кивнул Лулу. – Нандо больно строго к тебе отнесся, поначалу устроил форменный допрос, очень ему не понравилось, что ты непонятно, откуда взялся, да так хорошо на испанском говоришь.
– Я сам виноват, что не стал рассказывать всего. Но тогда вы бы мне точно не поверили. Или мне так казалось… не знаю. Исправлюсь. Я приехал в Испанию в тридцать третьем. До этого…
– Постой, после поджога берлинского рейхстага, я правильно вспоминаю? – спросил уже Пистолеро.
– Именно, друг. Сразу после. Я не говорил, но в Германии человеку с моими убеждениями стало трудно жить еще в конце двадцатых. После провалов наших переворотов в Баварии, в Руре… да много где, компартию посчитали заразой, которую надо выкорчевывать. А когда рейхсканцлером стал Гитлер, он решил проблему кардинальным образом. Поджог рейхстага, не знаю, кто его совершил, оказался ему очень кстати: сразу же начались аресты и расстрелы. Народу понравилось, как канцлер расправляется с коммунистической заразой, он потребовал еще. Я поспешил перебраться туда, где мне казалось, все сложится иначе.
И в Германии могло сложиться иначе. Друг другу противостояли две ультралевые партии: Тельмана и Гитлера. Обе не стеснялись в способах борьбы за власть, обе ненавидели друг друга достаточно сильно, чтоб использовать крайние меры. Айгнер, будучи еще школяром, не раз выходил на встречи с национал-социалистами, которые всегда заканчивались одним – побоищем. И неважно, где это было, в Берлине, Мюнхене, Дюссельдорфе или Кельне, суть противостояний не менялась. Методы тоже. Но только Тельман опирался на низшие слои общества, пролетариат, а вот его главный противник взывал ко всем. И получал поддержку как властей, так и плебса, в равной степени. Идея высшего предназначения одной нации оказалась куда популярней всемирной революции и равенства.
– Ты рассказывал, что укрывался в Швейцарии. Зачем? – продолжал спрашивать Пистолеро. В ответ Айгнер только плечами пожал.
– Каюсь. Сам не знаю, почему не решился сказать. Я переехал в Испанию, так получилось, что сразу по приезду познакомился с одной женщиной, которая увезла меня в Толедо. Там мы прожили вместе четыре года. Детей не случилось: я был еще молод, а она, наверное, слишком следила за собой; но в любом случае, мы прожили это время счастливыми. Потом
