Зевс, я охотно бы принял.
Может быть, думаешь ты: доля царская – худшая доля?
Нет же! Не плохо совсем быть царём: и богатство скорее
Копится в доме царя; и он сам почитаем в народе.
Но среди знатных людей много в волнообъятой Итаке
[395] Можно достойных найти молодых или старых, которым
Власть бы могла перейти, раз не стало царя Одиссея.
Только вот в доме своём я один господин! Мне и править!
Власть над рабами держать, Одиссеем добытыми в битвах».
Тут сын Полиба ему, Евримах, так ответил на это:
[400] «О, Телемах, как нам знать? То лежит у богов на коленях:
Кто из ахейцев царём будет в волнообъятой Итаке.
В доме своём ты один господин, ты хозяин всего здесь.
И не найдется, пока обитаема будет Итака,
Здесь никого, кто дерзнёт на твоё посягать достоянье.
[405] Но я желал бы узнать, мой любезный, о нынешнем госте.
Кто он? Как имя его? Землю чью он отчизной считает?
Рода какого он сам? От какого он прибыл народа?
Может быть, с вестью к тебе о возврате отца приходил он?
Или он прибыл сюда по другому какому-то делу?
[410] Слишком он быстро исчез, не дождавшись, чтоб с ним хоть немного
Мы ознакомились. Он с виду явно высокого рода».
Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:
«Нет, Евримах, навсегда день возврата отца был утрачен.
Я уж не верю давно ни молве о его возвращеньи,
[415] Ни предсказаньям пустым от гадателей разных, к которым
Мать прибегает моя, зазывая их в дом наш не редко…
Гость мой был гостем отца. Он из Тафоса родом. А сам он
Сын Анхиала, царя многомудрого. Звать его Ментес,
Он над тафийцами царь; их народ любит вёсла и море».
[420] Так говоря, Телемах сердцем верил, что видел богиню.
Те же, опять предали́сь шумным пляскам и сладкому пенью,
Увеселяли себя, как могли, в ожидании ночи.
Вскоре и чёрная ночь наступила, прервав их веселье,
Спать захотев, женихи разошлись по домам отсыпаться.
[425] Всех проводив, Телемах шёл к себе через двор свой прекрасный,
В спальный высокий покой, защищённый и с видом широким.
В мысли он был погружён в ту минуту, он думал о многом.
Факел зажжённый неся, няня шла перед ним, Евриклея,
Опса разумная дочь, Певсенорида. В давнее время
[430] Юной её приобрёл сам Лаэрт, заплатив за рабыню
Двадцать волов. Но её с благонравной своею супругой
Он уважал наравне, потому и себе не позволил
Ложа коснуться её, чтобы ревности женской не вызвать…
Так она с факелом шла. Из невольниц она всех усердней
[435] С детства ходила за ним, как кормилица, нежно любила.
Двери открыла
