поверит?
– Я это ценю, Колдер.
Видимо, поверил.
– Однако один вопрос так и остается нерешенным.
– Какой?
– Что же ты будешь делать с Амабель и что ты скажешь отцу?
– Я придумаю что-нибудь.
– Ну, от придумок ее живот не вырастет.
Амабель в ужасе прижала руку ко рту, внезапно осознав, куда идет этот разговор.
– Колдер, какого черта!
– Я серьезно, Роберт. Каким образом это решится? Что ты противопоставишь природе и ожиданиям твоих родителей?
– Это касается только меня.
– Теперь уже нет. Твоя жена – твоя же погибель. Когда ты согласился на женитьбу, ты подписал себе приговор. Пройдет немного времени, и все выйдет наружу. Твой секрет перестанет быть секретом.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь?
– К тому, что есть более доступный и простой способ решить эту проблему.
– Да? И какой же?
– Обратиться к тому, кто сможет тебе помочь без лишнего шума.
– Ты намекаешь…
– Роберт, мы с тобой знаем друг друга довольно давно. Кому еще ты можешь довериться? Кто тебе протянет руку в трудную минуту?
– Кажется, я тебя понял…
– И что?
– Боюсь, у меня нет другого выбора…
Из кабинета раздался звук открываемого сейфа, и Амабель, дрожа всем телом, стала отступать обратно, стараясь двигаться как можно тише.
– Бог мой, Роберт! – из-за чего-то расхохотался Колдер, и она, задыхаясь от ужаса, побежала что было сил в свою комнату.
Ее сердце стучало как бешеное, отдаваясь в ушах ритмом ритуального барабана – словно жертвенного агнца муж отдал ее на растерзание другому мужчине. Преподнес на блюде, распял, лишил достоинства, пренебрег. В какой же ловушке она оказалась!
Она опомнилась уже в своей комнате, которая стала ее единственной преградой от поджидающих невзгод. Преподнес серьезно задумалась, насколько хватит ее сил, чтобы выдержать все это.
Смутные мысли о побеге крутились в голове, становясь все более и более соблазнительными. Она могла бы уехать к тете Элисон и жить спокойно, зная, что никто там не посягнет на ее честь и достоинство. Как бы это было хорошо. Тишина, покой и милые ее сердцу люди.
С последствиями такого поступка она разберется потом. Конечно, это будет позором для ее отца, но она полагала, что, разобравшись с обстоятельствами, он поймет ее и простит. Подумав о том, что ей придется рассказать как о причинах своего поведения, она сразу покраснела и покачала в поражении головой. Никогда она не сможет озвучить такие личные обстоятельства. Произнести все это вслух, значило выставить себя перед обществом нагишом, стать посмешищем и белой вороной.
Амабель не находила в себе ни решимости, ни мужества для такого поступка.
Вдобавок в ее мыслях непрошенными образами предстали лица маркиза Нортгемптона и его жены.
