погружаясь в незнакомые иконки. Потребовалось несколько секунд для обнаружения среди них хранилища фотографий, где я неожиданно для себя узрел снимки застолий с незнакомыми мне людьми, мужчин, стоящих возле автомобилей, женщин, обнимающих деревья, радостно оскалившихся собак и птиц на каменной мостовой. Все это казалось мне скучным, неправдоподобно обыденным и я пролистывал фотографии, надеясь обнаружить среди них нечто достойное меня, уверенный, что оно должно присутствовать здесь.
Широко раздвинув колени согнутых ног, она сидела на смятой простыни, спиной к окну, изуродованному жалюзи, подняв над собой переплетшиеся, сцепившиеся руки, выгнув спину и выставив груди. Распущенные волосы выглядели подозрительно пышными, неаккуратно взбитыми, шею ласкал ошейник с треугольными заклепками, купленный когда-то мной, а улыбка принадлежала к используемым ею для преднамеренных подлостей. Допуская возможность того, что один из хранившихся на моем компьютере снимков мог попасть к Михаилу или кому-либо из наших общих знакомых, я, выйдя из режима просмотра и закрыв телефон, вернул его на место и сидел, пытаясь вспомнить место, где могла быть сделана та фотография. Но нигде, ни у кого и никогда и тем более там, где мы бывали вместе, имея с собой фотоаппарат, я не помнил наличия жалюзи. Холодная, всевидящая тоска обвивалась вокруг моих жизнерадостных подозрений, неожиданно заполнившихся безжалостной пустотой. Непонятное предательство, неожиданное и необъяснимое, совершенное, как показалось мне, глядя на сосредоточенную жестокую радость в ее глазах, ради развлечения, восхищало меня и пугало. Вполне довольный тем, как происходило мое существование, я не желал каких-либо перемен в нем, мне не хотелось оставлять одну женщину ради поисков другой, я не видел необходимости в том, ведь и уже имевшаяся у меня соглашалась на все, предлагаемой ей и не удивлялась, обнаруживая удовольствие в том, что я совершал с ней против ее воли, тем самым представляя тот тип спутницы, которым я, при небольшой помощи самоубеждения, мог быть довольным. Имелись и другие, недвусмысленно заявлявшие об интересе ко мне, предлагавшие мне свое тело, убеждавшие, что с ними мне будет лучше, но до сих пор измена казалась мне неинтересной, я должен был узнать о ней нечто, восхитившее бы меня, превратившее бы ее в саранчу, увлекшую меня наблюдением за ней, в блеске изумрудных надкрылий явившую видения растаявших городов, позволившую мне грезить о гибели моей в шипастых ее жвалах, удивительными повадками не устававшую забавлять меня, а движением лап создающую необычный ритм, пригодный для непристойной поэзии.
Ожидая возвращения Михаила, я сидел, не шевелясь, наблюдая за таянием темной пены на стенках чашки, оставлявшем апатичные недоверчивые узоры, размышляя о том, как надлежало мне ответить на этот снимок. Более всего было мне любопытно, сам он сделал его или же скопировал, получив из иных рук. Начинал я догадываться и о том, что содержалось на кассете
