вокруг и ничем не способно выдать себя, повернул голову ко мне и замер, уставившись на мою персону, только сейчас меня и заметив. В последние годы ящерицы все меньше боялись людей. Переливающаяся их кожа, меняющая цвет, гладкая, словно шелк, вышла из моды, наказание за убийство геккона было слишком суровым для жадного риска и всеядные твари те изгнали носух, сменили кошек в прибрежных кафе на этом пляже, сидя возле столиков и терпеливо ожидая, пока кто-нибудь из посетителей смилостивится и сделает себя щедрым. У меня не было ничего съестного, мы взяли с собой только бутылку мускусного чая и я, смущенно улыбнувшись, покачал головой, разведя руками, извиняясь перед ящером за то, что мне нечем было его угостить. Как будто поняв меня, геккон резко развернулся и пополз прочь, к скоплению крикливых мужчин, разложивших на полотенце пластиковые контейнеры с пищей. Понадеявшись на их снисходительность к голодной рептилии, я смотрел на него, пока он не приблизился к ним, наслаждаясь порывистыми его движениями, сопровождавшими каждый размашистый шаг замысловатым извилистым течением тела, сочным поблескиванием его стробоскопической чешуи, в оставляемом им на песке следе наблюдая сходство с очертаниями Млечного Пути.
Через тридцать пять страниц она устала от океана. Слишком рано, по моему мнению. Тяжело дыша, разбрызгивая вокруг соленые капли, она бесшумно упала на песок рядом со мной, радостно улыбаясь, как будто вернулась с удачно завершившегося, не предложившего изнасилования свидания. Несколько капель попали и на книгу, буквы расплылись, отравленные пренебрежением, удрученные изменением смысла, потерей порочной связи с прочими. Растерянно кривя губы, я смотрел на них, став свидетелем гибели мира, ничего не способный предпринять в связи с тем, не имея возможности ни остановить ее, не желая даже потворствовать ее увлечениям. Отложив книгу подальше от девушки, дабы предотвратить дальнейшее уничтожение, я сложил на груди руки, я вздохнул, пытаясь справиться с раздражением, вызванным прежде всего тем, что мы проводили время так, как было то ей угодно. Мокрые волосы, потеряв пышность свою, обвисли над ее лицом, белые песчинки и обрывки красных водорослей застряли в них икринками усталого конфетти. Улыбчивая утопленница, она сидела, перебирая руками пьяный шепот песка, прилипавшего к ее пальцам, превращая их в свидетельство редкой и нескромной болезни, забиравшегося на ее ноги, разбредавшегося по бедрам в стремлении полностью подчинить себе девичью неуступчивость. Вытянув придавленную моей ногой пластиковую бутылку, она сделала несколько глотков из широкого горлышка, забавно приподнимая голову, закрывая глаза, придерживая левой рукой дно. Прилипшая к левой щеке прядь извивалась от виска к углу глаза, опускалась, выворачиваясь, разбиваясь на отдельные волоски, почти добираясь до губ, останавливаясь в почтительной близости от них и влажно при этом поблескивая.
