тень. Интуитивное знание, стоявшее у меня за плечами. Его нельзя выразить. Поймать за руку. Рябило. Как каменная крошка там, в небесах.
Это ощущение держало меня ещё несколько минут. Затем померкло. Его вытеснила необходимость отдыха. За секунду до сна я забыл, где нахожусь. Кто я. Только чувствовал, как скользит по щеке от обиды, нанесённой много лет назад, слеза, которая давно, ещё в детстве, высохла, подавленная каменным ветром от пустошей.
Инва разбудила нас ночью. Заря только занималась. Машина тел не делала остановок для пересменки. Прежде, чем отстегнуться, я как следует размял члены. Затем сел. И соскочил вбок. Довольно скоро мне удалось влиться в общую скорость. Я приблизился к Инве. Наши взгляды встретились, когда она отдавала ботинки Сайхмару. Мы поприветствовали друг друга без слов.
Особенности моей физиологии не давали мне использовать ботинки. Даже при условии надетых проводников. Однако я мог бежать довольно долго. Инва учитывала мои особенности при определении крейсерской скорости машины. Если Хозяин Луны и возражал ей, то тщетно.
Прежде, чем принять груз, я пробежался вокруг машины. Сайхмар сделал то же самое. Он легко мчался на огромных механических ногах. Обогнал меня. Мы провели беглый визуальный осмотр. Не выявили повреждений или рассинхронизации. Я занял своё место впереди и чуть справа. Сайхмар – замыкал.
Мы оба положились на связи, прочувствовали их и одновременно приняли машину. Сознание размылось. Подёрнулось дымкой. На мгновение странная логичная нелогичность нашей ситуации стала мне почти ясна. Подступила к горлу, как приторно-сладкое послевкусие от спиртного. Как рвота. И затем исчезла.
Мерно шли по каменистой почве сто шестьдесят две пары ног. Груз составляли тела разного роста, телосложения. В набор входили и крупные мужские, и миниатюрные женские трупы. Для поддержания единого темпа машины, каждому следовало двигаться с индивидуальной скоростью. Но Инве удалось очень органично всё сопрячь. От неё ко мне и Сайхмару по связям и прямо в души скользнуло ясное математическое описание закономерностей и соотношений. Оно поглотило меня, окунуло в кровь и ликру, которые перегоняли сто шестьдесят две сердечные мышцы, и весь этот шум застучал единым ритмом во мне.
Перед глазами вперед смотрящих расстилалась и расстилалась темная материя каменистой земли. В сумерках она казалась нереальной. Словно и вовсе её не существовало. Только топот неживых ног, взгляды неживых глаз, устремлённых в ничто. Это показалось мне похожим на прыжок веры, на самозабвенное вращение в ритме танца, когда всё вокруг перестаёт существовать и всё естество остаётся поглощено полностью лишь непрерывной, абсолютно честной логикой единого движения. Это своего рода музыка.
Музыка.
Холодная. Бесстрастная. Рукотворная, как каждое произведение искусства. Такая же фальшивая. А значит – вечная. Мы не можем понять
