и купит мне и Ване верховых лошадей!
– Ах! Какой ты, Митя, умный, – воскликнула Анюта, – именно верховых лошадей! И вы оба поедете за нами! А Маша? – вдруг вспомнила Анюта. – В чем же Маша? Маше надо купить пролетку[5], и она в ней вместе с папочкой будет ездить к обедне. Вот так славно! И мы все будем кататься, гулять, а после гулянья пить шоколад, не в именины, как у маменьки, а каждый день.
– Каждый день шоколад прискучит, приторно, – заметил Митя.
– Ну, не всякий день, а когда вздумается! – ответила Анюта.
– Э, да ты стала сговорчива и ни разу не сказала: «Я хочу», – весело заметил Ваня.
– Я буду строга к себе, – сообщила Анюта важно, – и не буду сердиться.
– Вот так новость! – воскликнул Митя и скорчил такую смешную рожицу, что все дети расхохотались.
Анюта вспыхнула.
– Разве с вами можно, – спросила она запальчиво, – говорить серьезно? Вы или не понимаете, или насмехаетесь, а мне ваши насмешки надоели. Маша! Вступись за меня, я твои слова им сказала, а они хохочут. Да ты не слышишь, Маша! О чем ты так задумалась, и отчего такое печальное у тебя лицо?
– И не радуешься, – прибавил Ваня, – что у Анюты будет Мышонок, а у меня – Мальчик, у Мити – Лихач. Мне бы надо караковой[6] масти…
В эту минуту вошел папочка, и все встали, чтобы поздороваться с ним. Он обратился к Маше и подал ей пачку ассигнаций:
– Маша, закупи, что надо. Время не терпит.
– Хорошо, – ответила Маша, – я скоро со всем этим справлюсь, и все будет готово; но ты скажи ей – ведь она еще ничего не знает.
– Анюта, – сказал папочка, подходя к ней и целуя ее, – твой прадед назначил твоим опекуном генерала Богуславова, а опекуншей – твою тетку Варвару Петровну Богуславову.
– Зачем? И что это такое – опекуны? – удивилась Анюта. – Опекуны управляют имением и воспитывают малолетних; они должны заменять отца и мать сиротам, отданным на их попечение.
– Папочка, вы мой отец. Зачем мне другого. Я не хочу.
– На это не твоя воля, тебя не спрашивают – такова воля твоего прадеда. Он меня не видал и не знал.
– Он знал, что вы меня к себе взяли, – сказала Анюта, – взяли как родную дочь.
– Конечно, это он знал, но ты должна быть воспитана иначе, в столице.
– Что? Что такое? – испуганно воскликнула Анюта.
– В столице, в Москве, у теток.
– Папочка! Папочка! Что вы? Этого не может быть! Я не хочу! Неужели… Не…
Анюта не договорила, рыдания подступили ей к горлу и душили ее.
Папочка обнял ее с чувством:
– Да, дитя мое милое, нам надо расстаться, через неделю я отвезу тебя в Москву.
– Но я не хочу, не хочу, – сказала вдруг Анюта решительно, и слезы мгновенно высохли, а глаза ее загорелись. – Никто не может отнять меня у вас, не отдавайте меня. Я не хочу уезжать отсюда. Никто прежде не хотел взять меня, а теперь вступились! Теперь я не хочу! Не хочу!
Пролётка – легкий открытый двухместный экипаж.
Кара́ковый – темной масти с желтыми подпалинами.
