себе ее внимание.
– Какая миленькая маленькая церквочка, – заметила Анюта, выходя из нее после обедни, – и заключена она во дворце, точно игрушка в футляре.
– Это Спас-на-Бору, – отвечал папочка. – Когда строили дворец, желали сохранить древнюю церковь, а потому и застроили ее со всех сторон стенами дворца. Он ее сохраняет, а она, церковь-то, дворец охраняет. Так-то! – сказал папочка. – А вот мы уже и у часовни Иверской Божией Матери; зайдем, дружочек, помолимся всей душой Царице Небесной – да покроет Она тебя Своим Святым Покровом.
Они зашли в часовню и помолились, и припал папочка к иконе, и молил о счастье своей нежно любимой дочки в минуту разлуки с ней. Выйдя из часовни, он кликнул извозчика. Их в одно мгновение наехало множество, но папочка выбрал лучшего из них и долго торговался с лихачом[10], который запросил с него неслыханную, сумасшедшую, по понятиям папочки, цену. Наконец торг окончился, к неудовольствию обоих: папочка считал, что его обобрал извозчик, а извозчик считал, что попал на скрягу и остался в чистом убытке, но оба покорились своей участи, и лихач помчал их на Покровку.
– Тише! Тише! – вскричал папочка, испуганный скачкой. – Разве не видишь, я с ребенком, куда же мчишься, как на пожар!
– Барин, Покровка, куда прикажете?
– Отыщи собственный дом девиц Богуславовых, – сказал папочка.
– Э! Я хорошо его знаю, кто не знает дома Богуславовых: все знают! Вот он! – и он показал кнутом на большой дом в самом начале Покровки.
– Бессовестный ты человек, взял с меня полтинник за два-то шага!
– Что вы, барин, – возражал лихач, лукаво ухмыляясь.
– Ну, добро, добро!..
– Приехали.
Извозчик подкатил к подъезду. Швейцар отворил стеклянные двери и вышел на крыльцо.
– Вам кого угодно? – спросил он важно.
– Варвара Петровна Богуславова дома?
– Дома, как прикажете доложить?
– Доложи: Николай Николаевич Долинский с племянницей.
Швейцар ушел, а папочка вдруг почувствовал себя в затруднении.
«Эх, – думал он, – дал я маху. Мне бы карету взять – было бы приличнее. Не догадался, да и Маша не подсказала. А теперь что делать? Войти? Не в передней же ждать, – не подобает, а сидеть в дрожках глупо. Нечего делать – посижу в дрожках».
Швейцар воротился, и лицо его на сей раз было иное: из равнодушно-важного оно превратилось в любопытно-почтительное.
– Просят, – сказал он вежливо, – пожалуйте, – и растворил настежь широкую дверь.
Долинский вошел, пропустив вперед себя Анюту.
Большой барский дом Богуславовых, их родовое гнездо, стоял посреди широкого двора. Он был невысок, состоял всего из двух этажей. В первом находились парадные комнаты и жили три сестры Богуславовы, старые девицы, во втором стояли пустые комнаты, прежде бывшие детскими. За домом находился небольшой, но разросшийся, со старыми
Лиха́ч – извозчик.
