это извлечения из энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона… М. А. Орлов («История сношений человека с дьяволом») – опять заимствования из шведского шабашеведения, чтобы создать вакансию для преподобного Антессера, заведующего булгаковским шабашем… Отсюда гора Блокула, превратившаяся в «Мастере и Маргарите» в Лысую гору… Бегемот – выродок из апокрифической ветхозаветной книги Еноха… Падший ангел Азазелло из того же сюжета… Александр Рюхин… а, этот в желтой кофте, который наивно думает, что «если звезды загораются, значит, это кому-то нужно?»… Ах, какое заблуждение и какая низость Афанасьевича так раздолбать своего почти коллегу по цеху и пролетарской… Чего? Солидарности? Хрена вам, а не солидарности… Туда же и Безродный, с которым тоже рассчитались по первое число… Нечего «бородатому комсомольцу» охаивать заведомо классическую пьесу Миши…
«А превращенный в борова «нижний жилец» Николай Иванович – что же Маэстро говорил про эту фигуру? – мельком подумал Нуарб. – Очень что-то интересное и почти современное… Ах да, под этот персонаж Булгаков подложил реального деятеля – Николая Ивановича Бухарина…»
И Нуарб продолжил чтение дневника: «Бухарчика, пламенного партийного Дон Жуана… Любимчика ВИЛ…» Безопасный, межу прочим, ход предусмотрительного писателя… Или же предусмотрительный ход безопасного писателя… Нет, это уже навет! Миша был придавлен, голодал, холодал, рыдал от любви, измены, много читал энциклопедических словарей… Говорят, даже писал письмо самому С-ну. Я не верю, но чем черт не шутит… Или Азазелло?»
Дальше читать было неинтересно, и Нуарб снова перелистал блокнот. Взгляд остановился на ничего не говорящих значках, которыми была исписана четверть последней страницы. Это открытие не очень его взволновало и не заронило в его незагруженную мыслями голову никаких ассоциаций или загадок, которые ему захотелось бы разгадать. Текст-абракадабру он посчитал пустой прихотью Позументова-старшего и больше к нему не возвращался.
Нуарб закрыл блокнот и вложил его обратно в жестянку. Не торопясь, сунул ее под брючный ремень, и с пакетом в руках зашагал прочь. Проходя мимо пруда, он, наконец, увидел бело-черную парочку лебедей, они выплыли из насыпного островка, мерно скользя по водной глади. Позади них оставался неглубокий быстро сливающийся след. Непонятно почему, но в сердце Нуарба затеплилась надежда… Он ощутил какую-то очень прочную внутреннюю связь с тем прошлым, к которому только что прикоснулся через рукопись в блокноте.
Нуарб уже миновал аллею, обрамленную канадскими кленами, когда его кто-то окликнул. Он обернулся и увидел человека в необычном одеянии: кофейного цвета смокинг, белоснежная манишка, бордовая с золотистыми крапинками бабочка… Даже перхоть, мелким снежком осыпавшаяся на плечи с гордо посаженной головы, увенчанной воистину львиной гривой, ничуть не умоляла торжественности первозданной новизны смокинга, аккуратно подстриженных седеющих усов и высокого, без
