много небылиц, но великой истины о моей Реке никогда не слыхала… Вот каковы духовные лица, живущие в гималайских отрогах. Она знала настоятеля Ланг-Чо, но не знала ни о моей Реке, ни сказания о Стреле.
– Ну?
– Поэтому я говорил ей об Искании, и о Пути, и о прочих полезных для души предметах. Она же хотела только, чтобы я сопровождал ее и вымолил ей второго внука. – Аха! «Мы, женщины, только и думаем, что о детях», – сонно проговорил Ким.
– Однако раз уж наши дороги на время сошлись, я не думаю, что мы хоть сколько-нибудь уклонимся от Искания, если будем сопровождать ее, хотя бы только до… я забыл название города.
– Эй! – Ким повернулся и громким шепотом окликнул одного из уриев, сидевшего в нескольких ярдах от них. – Где живет ваш хозяин?
– Немного дальше Сахаранпура, среди фруктовых садов, – урия назвал деревню.
– Вот это самое место и есть, – сказал лама. – До этой деревни мы можем идти с нею.
– Мухи слетаются на падаль, – безучастно промолвил урия.
– Больной корове – ворону, больному человеку – брахмана. – Ким тихо произнес поговорку, не обращаясь ни к кому в отдельности и глядя вверх на укутанные тенью верхушки деревьев.
Урия буркнул что-то и замолчал.
– Так, значит, мы пойдем с нею, святой человек?
– А разве этому что-нибудь препятствует? Ведь я смогу отходить в сторону и проверять все реки, которые будут пересекать дорогу. Она желает, чтобы я сопровождал ее. Она очень желает этого.
Ким приглушил взрыв смеха, уткнувшись в одеяло. Он подумал, что как только властная пожилая дама преодолеет свойственный ей почтительный страх перед всяким ламой, ее любопытно будет послушать.
Он уже почти заснул, когда лама вдруг произнес известную пословицу:
– Мужья болтливых женщин получат великую награду в будущей жизни.
Потом Ким услышал, как он одну за другой взял три понюшки табаку и, продолжая смеяться, задремал.
Рассвет, яркий, как алмазы, разбудил и людей, и волов, и ворон.
Ким сел, зевнул, встряхнулся и затрепетал от восторга. Вот что значит видеть мир по-настоящему! Вот жизнь, которая ему по душе: суета и крики, звон застегивающихся поясов и удары бичей по волам, скрип колес, разжиганье костров и приготовление пищи, новые картины всюду, куда ни бросишь радостный взгляд. Утренний туман уплывал, свертываясь серебряными завитками, попугаи крикливыми зелеными стаями мчались к далекой реке, заработали все колодезные колеса. Индия пробудилась, и Ким был в ней самым бодрствующим, самым оживленным из всех. Он чистил себе зубы, жуя прутик, заменявший ему зубную щетку, поскольку с готовностью перенимал все обычаи этой страны, которую знал и любил.
Не нужно было заботиться о пище, не нужно было тратить ни одной каури в ларьках, осаждаемых толпой. Он был учеником святого, которого завербовала старуха, наделенная железной волей. Все будет им приготовлено,
