прочь! Убирайтесь! – крикнул Ким. – Неужели нам придется есть на людях, как собакам?
Они в молчании поели, слегка отвернувшись друг от друга. Закончив ужин, Ким благодушно заговорил:
– Не повторял ли я сто раз, что Юг – хорошая страна? Тут остановилась одна женщина – добродетельная и высокорожденная вдова горного раджи. По ее словам, она совершает паломничество в Бодх-Гаю. Она послала нам эти блюда и просит тебя поговорить с ней, когда ты как следует отдохнешь.
– А это тоже твоя работа? – лама глубоко погрузил пальцы в табакерку.
– Кто кроме меня оберегал тебя с тех самых пор, как началось наше чудесное путешествие? – глаза у Кима так и бегали; он вытянулся на пыльной земле. – Или я не заботился о твоих удобствах, святой человек?
– Вот тебе мое благословение, – лама торжественно наклонил голову. – Много я знал людей за свою столь долгую жизнь и немало учеников. Но ни к кому из людей, если только ты рожден женщиной, так не тянулось мое сердце, как к тебе – заботливому, умному и учтивому, хотя порой – маленькому дьяволенку.
– А я никогда не видел такого жреца, как ты, – Ким внимательно рассматривал доброе желтое лицо – морщинку за морщинкой. – Мы меньше трех дней назад вместе отправились в путь, но как будто сто лет прошло.
– Быть может, в одной из прежних жизней мне было позволено оказать тебе какую-нибудь услугу. Быть может, – он улыбнулся, – я выпустил тебя из ловушки или, поймав тебя на удочку, в дни, когда сам еще не обрел просветления, выпустил обратно в реку.
– Возможно, – спокойно согласился Ким. Он много раз слышал такие рассуждения от людей, которых англичане сочли бы не одаренными сильным воображением. – Теперь, что касается женщины в повозке, я думаю, что ей требуется второй сын для ее дочери.
– Это не имеет отношения к Пути, – вздохнул лама, – но ведь она родом с Гор. О Горы и горные снега!
Он встал и направился к повозке. Ким дал бы уши себе отрезать, лишь бы пойти вместе с ним, но лама не пригласил его, а те несколько слов, которые ему удалось уловить, были произнесены на незнакомом ему языке, поскольку разговор шел на каком-то горном наречии. Женщина, видимо, задавала вопросы, над которыми лама думал, прежде чем ответить. Время от времени слышались певучие модуляции китайских наречий. Странную картину наблюдал Ким из-под полуопущенных век. Лама стоял, выпрямившись во весь рост, причем в свете костров, горевших на парао, его желтая одежда казалась изрезанной черными полосами глубоких складок, подобно тому как узловатый древесный ствол на закате кажется изрезанным тенями, и обращался с речью к расшитому мишурой и лакированному ратху, пылающему в этом неверном свете, как многоцветное драгоценное украшение. Узоры на вышитых золотом занавесках текли вверх и вниз, расплывались и изменялись – это ткани качались и трепетали на ночном ветру. А когда беседа приняла более серьезный характер, унизанный драгоценностями указательный палец рассыпал искорки света между вышивками. За повозкой стояла
