циркулировали еще с 1762 г. Народное сознание четко воспроизводит именно тот аспект, который и пугал Екатерину. Так. один из ранних самозванцев объявил себя не императором, а именно настоящим наследником русского престола. Утопические легенды и народные выступления основывались, как видим, на идее законного наследования. Самозванцы появились и в славянском мире: в Сербии, Черногории, Чехии. Екатерина предпринимает против них целый ряд мер, которые справедливо оцениваются как “лихорадочные акции”[20].
Представленные действия Екатерины носят характер превентивных мер, нивелирующих вполне понятные страхи и опасения, обеспечивающих стабильность царствования. Однако более яркими и известными были другие ее действия, которые создавали позитивное впечатление и как бы “перекрывали” функционирование тех механизмов, которые постоянно воспроизводили однотипные ментальные операции в осмыслении фигуры императрицы. Следует отметить, что эта положительная программа была системной и продуманной и, очевидно, сложилась заранее как план будущей деятельности живущей в атмосфере страха молодой Екатерины.
Так, Екатерина всегда подчеркивала свое необыкновенное внимания ко всему русскому и России. ‘‘Екатерина во многом строила свою политику, играя на национально-русской струне еще в бытность великой княгиней. Струну эту она напрягла до предела в дни переворота и своего утверждения на украденном у внука Петра I троне”[21]. В этом проявлялось устойчивое стремление императрицы к преодолению еще одного ее страха – немецкого происхождения. Причем ее целью было не простое желание нравиться или льстить национальному чувству. Ведь Екатерина – не первая иностранка царствующего дома. До нее были и Екатерина I, и невестка Петра – кронпринцесса Шарлотта, даже не принявшая православия. Важнее было другое: в народном сознании убиенные Петр и Иван воспринимались как “природные”, “прямые” цари, они считались “своими”[22]. Екатерина же воспринималась как царица “ложная”, как “немка”, “чужая”. К такому восприятию в традиционной для русской ментальности перспективе “свой – чужой” не применимы рационально-логические объяснения. Так, например, немецкое происхождение Петра и Ивана нисколько не смущало народное мышление; напротив, самозванцы даже демонстрировали свои “немецкие” черты, особенно Пугачев[23]. Чуткое понимание специфики русского дуального сознания и порождает стремление Екатерины стать не просто русской, но именно “своей”.
Характерную в этом плане ситуацию воспроизводит исторический анекдот, сохранившийся со времен Екатерины и очень популярный. В нем рассказывается о том, что после кровопускания в ответ на вопросы о здоровье Екатерина отвечает окружающим: “Теперь все пойдет лучше: последнюю кровь немецкую выпустила”. И хотя “русская” семиотика поступков императрицы кажется иногда слишком нарочитой, они, тем не менее,
Там же. С. 260.
Там же. С. 307.
Там же. С. 308.
Там же. С. 308.
