заметил его напарник,– запаха никакого, а толку больше!
И оба стража порядка, ёжась от холода, поспешили в свой райотдел.
Был уже двенадцатый час. Кременцова шла по тихим дворам, разбивая пальцы одервеневших ног о выщербины асфальта, залитые водою. Вместе с дождём по её лицу и ноющему, покрытому синяками телу, струился пот. У неё был жар– тяжёлый, полубредовый. Она звала на помощь все свои силы, чтоб не упасть и не потерять среди наваждений главную мысль всей жизни: рыжая не могла бежать к Шестнадцатой Парковой напрямик, по светлой дороге– эти два идиота заметили бы её. Значит– она здесь, во дворах, и точно плутает: в спальном московском микрорайоне дождливой ночью и чёрт заблудится. Дома-длинные, одинаковые, дворы– с сотнями закоулков, на один двор– два– три фонаря, а надо бы -сорок.
Нельзя сказать, что бедная Кременцова совсем сдурела. Нет, она понимала краем сознания, что её мучения ни к каким результатам, кроме печальных, не приведут, однако решила, лучше добегаться до гангрены, чем разбить лоб о стену, что она много раз в своей жизни пыталась сделать по куда более мелким поводам. Всякий раз её находили возле стены без памяти, всю в крови, но с целым всё-таки лбом. Теперь же– после того, как она в течении трех часов трижды упустила маньячку, ей оставалось либо с разбега штурмануть стену, либо лишиться хотя бы одной ноги, чтоб разбег не вышел.
Так рассуждала скорее даже не краем, а уголком сознания Кременцова, идя вдоль длинных многоэтажек, разглядывавших её тысячами жёлтых и чёрных глаз. Основной то частью сознания она всё ещё рассчитывала поймать маньячку и отметелить её как следует– лихо взмахивала руками, взбрыкивала ногами: вот так вот, дескать, будет метелить, вот так, вот так, да ещё вот так, с разворота! Но когда за углом показалась улица– вероятно, одна из Парковых, обе части сознания притупились. Пропал запал и ноги лишаться, и голову разбивать, и метелить рыжую суку. Ноги уж не держали, перед глазами всё плыло и качалось. Сев на бордюр, который отделял тротуар от проезжей части, лейтенант Кременцова горько заплакала.
Дождь всё лил. Ни прохожих, ни машин не было. Лужа, в которую Кременцова поставила перевязанную ступню, замутилась кровью. Через минуту вдруг показалась одна машина– красный «Жигуль». Он затормозил перед Кременцовой. Открылась правая дверь.
– Мадам, вам куда?
Голос был хрипатый, с южным акцентиком. Кременцова назвала адрес, не утаив и номер квартиры.
– Окей, садись.
Держа пистолет под кителем, Кременцова кое-как встала и забралась в машину. Та резко тронулась и рывками набрала скорость.
– Где туфли-то потеряла?– спросил водитель, толстяк с чёрными кудряшками и усами. Кременцова молчала. Она была на грани потери пульса.
– А чем ты будешь со мной расплачиваться?
– Чего?
– Я спрашиваю: резинка у тебя есть?
– Нет. Есть только железка,– ответила Кременцова, вытащив из-под кителя пистолет. Больше вопросов у толстяка не возникло. Он всю дорогу молчал. Гнал быстро. За полчаса долетели.
