Блум тоже.
Кристин Гаррисон подстерегала нас у выхода из палаты. Она была тощей тёткой неопределённого возраста с противным, въедливым взглядом.
– Я хочу задать Дэниелу несколько вопросов, – объявила она. – Пойдёмте со мной.
– Вы кто? – насторожился я.
– Я работаю в социальной службе. Мы следим за тем, чтобы все дети были счастливы, – Кристин широко улыбнулась.
– Я счастлив. И хочу поехать домой, а не идти с вами.
– Если вы забыли, мой сын пережил тяжёлую травму, – поддержал меня Олли. – Ему нужен покой, а не утомительные расспросы.
Кристин впилась в меня испытывающим взглядом. Я ответил ей печальным пыхтением.
– Я позвоню, мистер Блум, – сдалась она. – Мы согласуем дату и время нашей встречи.
Мне тянуло показать ей средний палец, но я сдержался и засеменил следом за Олли. У лифта он взял меня за руку. Прежде он никогда так не делал и я забеспокоился.
– Где мама? Всё ещё в больнице?
– Мы поговорим об этом дома.
– Но я…
– Дома, Дэниел, – непреклонно сказал Олли. – Все ответы дома.
Наш уютный дом ещё издали показался мне чужим. Он был непривычно угрюм и отдавал заброшенностью. Внутри, кроме разбросанной повсюду еды и полных пепельниц, никого не было.
– А где все? – спросил я
– Гевин у соседей. Бекки с мадам Ферро, в которой взыграли родственные чувства.
– Она уже выздоровела?
Олли сунул руки в карманы брюк. Его широкие плечи съежились и стали узкими.
– Адель приехала на похороны дочери, – сказал он. – Как выяснилось, они не виделись уже девять лет.
Слово «похороны» со всего размаху стукнуло меня по затылку. Комната закачалась и в ней оказалось сразу два Олли Блума.
– Элен умерла, – донеслись до меня его слова. – Она давно была больна, но никому об этом не говорила.
– Ты врёшь! Врёшь! – завопил я. – Мама! Мамочка!
Я помчался наверх и ворвался в родительскую комнату. Она была пуста и безжизненна. Наши с Бекки каморки тоже пустовали. Домашний мамин запах покинул их навсегда. Шатаясь, я прислонился к стене и съехал на пол.
Из забытья меня вывела чашка с дымящимся содержимым. Её держал нависший надо мной Олли.
– Это чай, – сообщил он. – Я бы предложил тебе виски, но, боюсь, Кристин Гаррисон этого не одобрит.
– Что случилось с мамой?
– Сердечный приступ. Врач сказал, что у неё было больное сердце.
– Мама ничем не болела, – возразил я. – Она была здорова.
– Я тоже так думал.
С горя я пригубил чай. Он был приторно сладким, таким, как любила Бекки. Я с отвращением его выпил, жалея, что вместо сахара, отец не бросил туда отраву.
– Когда похороны? – собравшись с духом,
