шёл Давыд ни Владимиру, ни батюшке его. Любое слово, любую волю исполнял. Во весь век не слышали они ропота от него, ни тогда, когда искусный лекарь попал отцу в жилу и тот в одночасье истёк кровью, ни в пору, когда убили брата Глеба, а тем паче Романа, хотя и доподлинно зналось – подкупил хазар Всеволод Ярославич, отдал с рук своих на закланье племянника. Молчал Давыд и пальцем не шелохнул, дабы помочь меньшому после себя – Олегу. Во всех страстях брата был Давыд на стороне Владимира и Святополка, а ране, когда любимцу отцову, Олегу, и десяти лет не было, – на стороне Всеволода Ярославича и Изяслава.
С согласия великого князя после смерти брата все его уделы переял80 – нет земли на Руси семени Олегову. И сам же Владимир Мономах, без какой-либо роты81 прежде, даже без намёка, как обушком по темени: «Отдай Курск Всеволоду». Если так пойдет, и всё отдать придется – и Новгород Северский, и Путивль, и другие волости. Мутила дева-обида разум Давыду, но сдержался князь, не дал ей и словечка вымолвить. Однако посадника своего из Курска не вывел. Да и сам Владимир не торопился отпускать от себя Всеволода. Жил племянник при великокняжеском дворе в Киеве.
Мономах в тот же год позвал от Великого Новгорода старшего своего сына, Мстислава. Посадил его рядом – в Белгороде, вверил ему всю Русь, все обыденное заделье её.
Могуч и прозорлив умом великий князь. Любимый его первенец разменял пятый десяток, сорок один годок стукнуло сыну. Перезрел на удельном княжении, а что, если, как дедушка его, Ярослав, воспротивится платить Киеву, выше отца встать захочет? Повабил82 Мстислава Мономах, обещая ему ещё при жизни своей власть над Русью. Власть, она слаще бабьего тела. Урядились – нести Мстиславу всё бремя власти, научаться, пока жив отец, держать в кулаке, об одной воле все пределы. А сам отче отдастся наипервейшему ныне делу – творить летописный свод земли Русской. Для того отведено на княжьем дворе особое место для игумена Селивестра. Мудрый тот старец отменно научен всему, что быть должно на пергаменте. Шутка ли, пестовал инока почитай без малого половину века. Селивестр всегда под рукой – духовник и советчик. Как себя, знает игумена Мономах, а тот столь же ведом в душе великокняжеской.
3.
По новому чину потекла жизнь на великом столе киевском. Русь и не заметила этого. На то он и Мономах, на то и сын его старший носит прозвище – Великий.
Мстислав из Новгорода пришёл один. Княгиня его, Кристина, осталась там. Сын объяснил отцу – разболелась. Да и как не разболеться, баба со свадьбы носила каждый год Мстиславу детей без передыху, как яблоки выкатывала.
– С Кристиной как хошь, но дочерь, Марию, забери из Новгорода, – приказал сыну.
– Это зачем, отче?
– Женю на ней Ольговича, Всеволода.
– Во как! – только и воскликнул Мстислав, в какой уже раз восхитясь непредсказуемой мудростью отца.
– Люблю его, – сказал Мономах, а глаза смеялись, радёхонек родитель, что догадлив, в одну с ним мысль сын.
Работа
Переял – отобрал, присвоил.
Рота – договор, условие.
Повабить – пригласить, позвать, поманить.
